Когда репатриация пошла полным ходом, широко сообщалось, что экс-РВС и интерахамве отступили в глубь Заира вместе с остатками армии Мобуту, позволяя так называемым обычным беженцам отправиться домой. Реальность была не столь идеальной: среди тех, кто бежал на запад, в заирские джунгли (может быть, их было 150 тысяч или вдвое больше — никто не знает), было немало мирного населения; а в Руанде вскоре стало ясно, что огромное число людей, имеющих послужные списки из преступлений, за которые следовало ответить, смешались с потоком возвращенцев. Но непосредственная угроза возобновления тотальной войны была отведена от Руанды, и — к счастью — оказалось, что беженцы в процессе этого не голодали.

Повсюду вдоль дороги на Мугунгу и в кишащих крысами развалинах самого лагеря я видел гуманитарных работников, качавших головами и дивившихся тому факту, что у большинства беженцев до сих пор были при себе запасы продуктов на несколько дней и силы, чтобы проходить пешком по 15-20 миль в день бодрым шагом, под яростным солнцем, да еще и неся на себе впечатляющую поклажу. Всего за четыре дня около 600 тысяч руандийцев пешком пересекли границу, возвращаясь из Гомы. К концу ноября общее число возвращенцев, как говорили, составило около 700 тысяч, и каждый день продолжали подходить новые тысячи. Хотя руандийское правительство по-прежнему решительно отрицало свое военное участие в Заире, сам генерал Кагаме не так осторожничал.

— Поскольку мы не выражаем печали в связи с происходящим, — и, кроме того, произошло именно то, чего нам так хотелось, — я уверен, люди будут правы, подозревая наше участие, — говорил он мне. — Более того, — добавил он, — мы испытываем удовлетворение от того, что со своей стороны всегда старались поступать так, как считали правильным. По мне, ничто не может оставить большего удовлетворения. Думаю, это хороший урок для некоторых из нас. Мы можем многого достичь самостоятельно, и мы должны стараться делать это. Если кто-то может нам помочь — это прекрасно и замечательно. Если не может, нам не стоит просто покорно исчезать с поверхности земли.

* * *

В те дни, что я провел на дороге среди 600 тысяч возвращавшихся беженцев, меня то и дело посещал образ отступающих из России наполеоновских армий — то ли воспоминание, то ли картинка, нарисованная воображением по мотивам многочисленных картин и фильмов: хромающие гусары и замерзшие лошади, кровь на снегу, небо — сплошная чернота, безумные глаза, уставившиеся вперед… В Африке погода была благоприятнее, и люди на дороге в большинстве своем пребывали в добром здравии, но этот навязчивый образ иной эпохи и иного места заставлял меня гадать, почему мы, сегодняшние жители Запада, питаем так мало уважения к войнам других людей. Это великое шествие руандийцев домой на тот момент отмечало маршрут огромной армии, преданной идее геноцида, однако мир годами подкармливал эту армию во имя гуманизма.