Наконец мне попало битой по ноге (по самой косточке — ой-ей-ей...), и я вспомнил, что пора домой.

Когда я, хромая, добрался до Нагорной, были сумерки и меня ждала нахлобучка. Потому что меня черти где-то носят до ночи, а мама должна сходить с ума от беспокойства.

От нахлобучки и боли в ноге настроение у меня было скверное. Я бухнулся в постель, пошмыгал носом и будто провалился в темную яму. Не увидел никаких снов: ни про часы, ни про ночные страхи, ни про ведьм... Но через какое-то время (уж не знаю, через какое) меня разбудил стук.

Я проснулся сразу. Стучали в стекло. Тихонечко. Лампочка на улице не горела, в синем ночном окне я увидел черную голову в платке и плечи. Сердце прыгнуло туда-сюда, хотя я почти не испугался. Сразу узнал Настю.

Зябко ежась и хромая, подошел я к окошку, неслышно отворились створки, которые обычно скрипели.

— Чё не приходишь-то? — шепотом спросила Настя. — Надоело с бабками сидеть? Ты уж не кидай нас пока... Хоть книжечку дочитал бы...

Она говорила не сердито, а вроде бы с неловкостью.

— Али все еще боишься? — спросила она.

— Да не боюсь я... Я не знал, что сегодня тоже надо. Часов-то не было...

— Зачем им каждый-то раз появляться? Ну, пойдем?

Спать уже не хотелось, и я был не прочь навестить ведьм. То ли немножко привязался уже к ним, то ли просто сказка приманивала. Но на всякий случай я сказал:

— Нога болит...

— Где болит? Ну-ка дай...

Я поставил ногу на подоконник. Настя взяла меня за щиколотку горячими пальцами, тихонько погладила припухшую косточку, дунула на нее:

— Ну вот, больше и не болит.

— Ой... В самом деле не болит... Книжку брать?

— Возьми, Тополёнок, — ласково сказала она. — Да оденься, зябко сейчас.

Я натянул штаны, дернул со спинки стула ковбойку. Легкий стул опрокинулся, грохнул. Я обмер.

— Да не пугайся, — сказала в окошке Настя. — Никто до утра не проснется, я свое дело знаю...

Свечи в баньке на этот раз горели совсем неярко, зато месяц за окном стал пухлый, больше половинки, и светил, как фонарь. От него на серебристой пряже загорелись искорки. Одна свечка стояла на краю стола, Глафира пристроила рядом зеркальце, чтобы на книгу падало больше света. Я, хотя и одетый, кутался для уюта в Настин платок и читал повесть "Выстрел". Веретёна тихо жужжали. Степанида шумно вздыхала, Глафира покашливала, Настя сидела неслышно...