Я дочитал до половины, когда снаружи послышались чьи-то шумные, даже нахальные шаги, завизжала дверь в предбаннике... Я ужасно перепугался: решил, что это меня ищут. Вот влетит-то! Я был уверен, что обязательно влетит, если узнают, что провожу время с ведьмами.

Под потолком зажглась яркая лампочка. На пороге появился дядька. Первое, что я испытал, — это радость: дядька был незнакомый. А потом уж разглядел его подробно.

Гость был в длинном черном пиджаке, к которому прилипли травинки. В жеваных парусиновых брюках. На шее — тощий полуразвязанный галстук. И сам дядька — тощий, длинный и мятый. С острым, вытянутым лицом и горбатым, скособоченным носом. Только прическа его с пробором была аккуратная, даже прилизанная. Блестела под лампочкой.

Дядька покачнулся и веселым голосом сказал:

— Мое почтение, красавицы... "Три девицы под окном пряли поздно вечерком... "

— Тьфу на тебя, окаянный! — рассердилась Глафира. — Чё шляешься по ночам? Свет погаси!

— Виноват-с... — Лампочка погасла. Дядька шагнул к столу. — "Кабы я была царица, говорит одна девица..."

— Кабы я была царица, — пробубнила Степанида, — на порог бы тебя не пускала...

— Степанида Инок... ик... кентьевна внешне всегда строга, — известил нас дядька. — Но в глубине души она человек... ик... редкой доброты, и ик... красоты. И я уверен, что она мне даст сегодня десять рублей. И Настенька даст... А два рубля у меня есть...

— Десять пинков тебе, — неожиданно ясным голосом сообщила Степанида. — Хоть бы мальчонки постеснялся, попрошайка.

Дядька нагнулся надо мной.

— Да... Поэтому меня и перестали здесь любить. Появился юный кавалер... Но я не в об... биб... биде. Позвольте представиться, молодой человек. Лев Эдуардович Пяткин. Бывший музыкант театрального оркестра, выпускн... ик консерватории, а ныне...

— А ныне пьяница, — сказала Настя. — Не трогай дитё.

Лев Эдуардович Пяткин по-петушиному дернул головкой, шагнул мимо меня и сел на лавку у окна, загородил месяц. От Пяткина пахло ржавой сыростью и еще — довольно ощутимо — водкой. Так же, как иногда попахивало от моего отчима.

— В ваших словах, Анастасия Вик... икторовна, есть доля горькой истины. Но только доля... С другой стороны...

— С другой стороны, съесть бы тебя, паразита, — проворчала Степанида. — И со всех сторон. Только не сжевать ведь. Одни жилы мозольные.

— Съесть меня, девушки, никак невозможно, — охотно отозвался Лев Эдуардович. — Многие пытались. Жена, начальство... Судьба... И никак.

— Зато сам себя сглодал, — сказала Глафира. — Дать ему, чё ль, два червонца? А то ить не уйдет до утра.