Я забежал спереди и выдохнул:

— Товарищ моряк! Вы деньги забыли взять!

Он остановился, глянул с высоты из-под козырька.

— Не понял вас...

— Ну там, у продавщицы с мороженым. Она говорит, вы сдачу не взяли.

Он шевельнул бровями, подумал секунду.

— Да нет, взял я сдачу.

Тогда я настойчиво сказал:

— Все-таки вы вернитесь. Для выяснения. Она просила.

Он опять пошевелил бровями, постоял. Круто повернулся и зашагал назад. Оглянулся, подмигнул мне и опять зашагал.

Я постоял и вдоль забора осторожно двинулся следом. Потом спрятался за колонной у театрального подъезда и стал смотреть. Старшина подошел к продавщице, они о чем-то поговорили, затем стали смеяться. И мне тоже стало весело. И я все смотрел на них и думал: "Ну вот, все хорошо... "

Мороженое таяло у меня в пальцах, молочной струйкой бежало по голой руке и белыми звездочками падало на сандалии...

Вот и вся история. Все, что было потом, отношения к ней не имеет. Глафиру или кого-то на нее похожую я не встречал. И Льва Эдуардовича Пяткина не встречал. Да и наплевать на него, на предателя! Если бы встретил, кинул бы в него пустым подсолнухом или еще чем-нибудь...

Скоро наступила осень, но я все равно ходил к друзьям на улицу Герцена, и мы по-прежнему играли во дворе, если не было дождя.

Тополь стоял золотой, и листья его засыпали двор.

Иногда я оставался ночевать у дяди Бори. По вечерам он в кухне варил на таганке картошку и мы с ребятами сидели у огонька и разговаривали.

Однажды, когда разговор шел о всяких таинственных делах, я рассказал всю историю про ржавых ведьм и Хозяина. Все слушали внимательно, однако в конце Толька Петров сказал:

— Все это брехня.

— Не брехня, а выдумка, — заступился Вовка Покрасов. — Нельзя, что ли, придумывать? Жюль Верн тоже придумывал.