Каждый француз в душе бюрократ.

Над столом Изабель появилась новая гравюра – начальница любит графику, её идеальный мир – чёрно-белый. Никогда не видела её в другой одежде, кроме как в чёрных пиджаках и белых блузках. Даже чашка на столе белая в чёрную полоску. На окнах белые шторы, на полу чёрный ковёр. В ушах Изабель жемчужины, талия схвачена кожаным и снова чёрным ремешком. А на гравюре, заменившей много лет висевшую здесь фотографию Дианы Арбус (девочка в шапке, Изабель ею страшно гордилась), – старое, пережившее всех в своём лесу дерево. Вдоль ствола идёт широкая трещина, она выглядит сразу и жалко, и эротично, и жутко. Похоже на рассечённое скальпелем мёртвое тело.

– Арбус пришлось продать, – сказала Изабель, отследив мой взгляд. – Дела плохи, Ксенья. Ты знаешь, как я ценю тебя и как благодарна за все эти годы работы. Но в последнее время я не могу сказать, что очень тобою довольна. Ты отказалась от двух прекрасных предложений, не перебивай, я знаю твои обстоятельства, и всё же. В Швейцарии тоже была какая-то странная история. Ну и самое главное, сейчас я просто не могу себе позволить включать в стоимость услуг проезд и проживание переводчика. Мне намного проще и выгоднее взять человека на месте.

– С лицензией?

Изабель не из тех, кто нарушает закон.

– Конечно, с лицензией. Времена меняются, Ксенья. Люди адаптируются. Я ещё поэтому хотела, чтобы ты непременно приехала в этом месяце: видишь ли, мы расторгаем с тобой контракт. Всё по закону, можешь проверить мелкий шрифт.

Изабель – из тех, кто всегда читает мелкий шрифт.

– Я выплачу тебе компенсацию. И, конечно, ты в полной мере получишь деньги за последнюю сессию. Надеюсь, что ты поймёшь – я просто вынуждена тебя уволить.

Я поняла это сразу после известия о продаже Арбус. Света и Вася – мои последние клиенты. Денег больше не будет: только те крохи, которые я получаю от учеников. Я должна быть в панике, но почему-то ничего не почувствовала.

Вернувшись «домой», выкурила подряд три сигареты, одна вкуснее другой, и вот теперь пишу в дневнике. В голове крутится фраза из какой-то поэмы: «Тёмен девственный лес».

Мне очень хочется спросить Свету: как получилось, что она усыновила больного мальчика, – но не спрашиваю, не решаюсь. Моя история лишь отчасти похожа на историю Светы: строго говоря, я тоже забочусь о чужом нездоровом ребёнке, пусть он давно уже вырос и мне даже в голову не придёт называть его чужим. Разница, конечно, колоссальная: Андрюша требует иного ухода и внимания, но проявления болезни в его случае могут быть намного более жуткими. И нет у меня никого, кто оплачивал бы счета. Есть Танечка, которая зарабатывает больше всех моих знакомых, вместе взятых, но ждать милости от Танечки можно вечно… Да и не должна нам она ничего, хотя… это как посмотреть.