Вчера (7 ноября) во Флоренции на девяносто первом году жизни скончался большой русский художник Оскар Рабин. Для рожденного при советской власти человека, лишенного гражданства, изгнанного и многократно ею проклятого, умереть 7 ноября, когда и власти той нет, и праздник в календаре не отмечен, – хороший знак. Для живописца умереть во Флоренции – огромная честь. Для художника перевалить за девяносто и работать до последних дней в ясном уме и с сильной рукой, умерев накануне очередной своей выставки, – божий дар. Сценарий такого конца Оскар Рабин легко мог бы сочинить себе сам, он знал толк в бумажках, без которых и человек не человек: за всю свою жизнь он написал множество своих паспортов, анкет, видов на жительство и даже визу на кладбище «выдал» себе сам. В графу «причина смерти» вписано – «воля божья». Всевышний оказался к нему милостивым.

В истории отечественного искусства Оскар Рабин прочно приписан к «лианозовской группе». И ничего, что группы такой в реальности не было, а были у станций Савеловской железной дороги Долгопрудная и Лианозово типичные подмосковные бараки с земляными полами, в которых жили простые советские граждане и среди них художник, поэт и большой учитель Евгений Кропивницкий, учеником, а потом и зятем которого стал Оскар Рабин. Их барак был местом паломничества учеников и знакомых художественно-литературного семейства, и всю эту разностильную и разношерстную компанию (в ней и Генрих Сапгир, и Игорь Холин, и Николай Вечтомов, и Лидия Мастеркова, и Владимир Немухин, и Всеволод Некрасов) для удобства сначала обличителей, а потом и исследователей назвали «группой».

Рабин появился на Долгопрудной у Кропивницких четырнадцатилетним мальчишкой, круглым сиротой, только что пережившим болезнь и смерть матери в холодной московской комнате, менявшим полученный по карточке хлеб на краски и чудом прибившийся к студии Кропивницкого в Доме пионеров. Потом у него будет мучительный путь в Ригу к родным матери, работа на хуторе, выбивание первого в его жизни паспорта, прием в Рижскую академию художеств, бездомность, ночевки в классах Академии, четыре месяца учебы в Суриковском институте в мастерской главного соцреалиста эпохи Сергея Герасимова, которые закончились исключением за «формализм». Шел 1949 год, латышу по паспорту и еврею по папе и по фамилии рыпаться было бесполезно. Подрабатывал как мог, устроился десятником по разгрузке вагонов на Долгопрудной, проработал там шесть лет. В 1950‐м женился на Вале Кропивницкой и даже обрел со временем собственный барак – точнее, комнату в 19 квадратных метров в бывшем зэковском бараке у станции Лианозово.