«Не король тебя назначил, о Дюмурье, а твои соотечественники! Помни, что полководец республики никогда не должен служить никому, кроме ее одной. Ты слыхал о Фемистокле: он спас Грецию при Саламине, но, оклеветанный врагами, был вынужден искать убежища у тиранов. Ему предложили служить против своего отечества – вместо ответа он вонзил себе меч в сердце. Дюмурье, ты имеешь врагов, ты будешь оклеветан – помни Фемистокла! Пребывающие в рабстве народы ждут тебя и твоей помощи – ты их скоро освободишь. Какая славная миссия!.. Однако тебе нужно беречься излишнего великодушия к врагам. Ты проводил прусского короля слишком по-французски… Но мы надеемся, что Австрия поплатится вдвойне.

Ты пойдешь в Брюссель, Дюмурье… В Брюсселе свобода возродится под твоими ногами. Граждане, девушки, женщины будут тесниться вокруг тебя. Каким блаженством ты будешь наслаждаться, Дюмурье!.. Жена моя, уроженка Брюсселя, тоже обнимет тебя!»

Дантон вышел вместе с Дюмурье; он завладел им и в некотором роде угощал его Республикой как любезный хозяин. Так как Дантон выказал в Париже такую же твердость, какую выказал Дюмурье в Сент-Мену, то их обоих считали спасителями революции и обоим аплодировали во всех публичных местах, где они показывались. Какой-то инстинкт сближал этих двух людей. Они походили друг на друга гениальностью и страстью к удовольствиям, оба были развратны – но разврат у них был разный. Разврат Дантона был народным, а Дюмурье – придворным; генерал был счастливее своего товарища тем, что служил революции благородно, с оружием в руках, тогда как Дантон имел несчастье запятнать себя сентябрьскими ужасами.

Блестящие салоны, где, бывало, знаменитые прежде люди наслаждались своей славой, где в течение всего предыдущего столетия слушали Вольтера, Дидро, д’Аламбера и Руссо и рукоплескали им, – эти салоны более не существовали. Оставалось общество госпожи Ролан, у которой собирались все жирондисты – красавец Барбару, остроумный Луве, степенный Бюзо, блистательный Гюаде, увлекающий Верньо. Там еще господствовали занимательные беседы, чистый язык, изящные манеры. Министры собирались там два раза в неделю за скромным обедом. Это новое республиканское общество, которое к прелестям старинной Франции присоединяло серьезность новой, должно было в скором времени отступить перед демагогической грубостью.

Дюмурье участвовал в одной из этих простых трапез; сначала ему было несколько неловко с прежними друзьями, которых он отстранил от правительства, и с хозяйкой, которая казалась ему слишком строгою и сама находила его слишком вольным. Но он вел себя с обычным тактом и был особенно тронут искренним радушием Ролана.