Дюмурье, свидетель всех этих движений, спешит к правому крылу, где сражение всё еще не закончено, несмотря на все старания Бернонвиля. Намерением генерала было или завершить атаку, или отозвать свое правое крыло, чтобы прикрыть им отступление центра, если бы понадобилось сделать попятное движение.

Бернонвиль тщетно потратил на Кюэм столько усилий и собирался уже отойти, когда Дампьер, командовавший одним из пунктов атаки, собрал несколько рот и смело бросился в самую середину редута. Дюмурье подошел в то самое мгновение, когда Дампьер исполнял это смелое движение, и нашел остальные батальоны без вождя, под страшным огнем, колеблющимися в виду императорских гусар, которые готовились в атаке. Это были те самые батальоны, которые в лагере при Моде так привязались к Дюмурье. Он их успокоил и уговорил твердо встретить атаку неприятельской кавалерии. Ружейный залп в упор остановил ее, и гусары, вовремя на нее напущенные, окончательно обратили кавалерию в бегство. Тогда Дюмурье, став во главе своих батальонов и затянув с ними «Марсельезу», увлек их за собой прямо к укреплениям, опрокинул всё на своем пути и наконец захватил Кюэм.

Едва совершив этот подвиг, Дюмурье, всё еще беспокоясь о центре, поскакал туда, за ним – несколько эскадронов. Но навстречу уже летел молодой герцог Монпансье с известием о победе центра, одержанной главным образом благодаря его брату, герцогу

Шартрскому. После взятия Кюэма и ввиду двойного нападения на Жемап Клерфэ более не мог бороться и отступил, дорого уступив Дюмурье победу.

Было два часа пополудни. Измученные войска просили краткого отдыха; Дюмурье согласился и останавился на самых высотах Кюэма и Жемапа. Он рассчитывал, что погоней за неприятелем займется д’Арвиль, которому поручили отрезать австрийцам отступление. Но приказание было дано не совсем четко, так что д’Арвиль стоял перед Бертемоном и без всякой пользы обстреливал окружавшие эту деревню возвышенности. Клерфэ смог отступить под прикрытием Больё, вовсе не тронутого, и оба направились к Брюсселю.

Битва эта стоила австрийцам полутора тысяч пленных, четырех тысяч пятисот убитых и раненых, французам – почти столько же. Дюмурье скрыл свои потери и признался только в нескольких сотнях убитых. Его упрекали в том, что он слишком упорствовал в атаке с левого фланга и центра, вместо того чтобы справа обойти неприятеля и напасть на него с тыла. Эта мысль пришла Дюмурье в голову, когда он приказал д’Арвилю пробираться вдоль Бертемона, но он на ней не остановился. По живости характера, часто мешавшей ему зрело обдумать планы, как и из желания совершить что-нибудь блистательное, он предпочел при Жемапе, как и во всей кампании, атаку спереди. Впрочем, во время сражения Дюмурье выказал необычайное мужество и присутствие духа, воодушевил войска и внушил им геройскую храбрость.