Эти два голосования поглотили всё 15 января; третье было отложено до следующего дня.

Волнение в Париже усиливалось по мере того, как подходила решительная минута. В театрах раздалось несколько благоприятных для Людовика XVI голосов по поводу пьесы «Друг законов», и коммуна распорядилась временно запретить все спектакли, но исполнительный совет отменил эту меру как посягающую на свободу печати. В тюрьмах господствовало глубокое уныние. Разнесся слух, что ужасные сентябрьские дни должны повториться, и арестанты и их родные осаждали депутатов мольбами, чтобы их спасли от смерти.

Якобинцы, со своей стороны, говорили, что всюду плетутся заговоры с целью спасти Людовика XVI от казни и восстановить монархию. Гнев их, возбужденный проволочками и препятствиями, становился всё более грозным, и обе партии пугались одна другой, подозревая друг друга в зловещих намерениях. Заседание 16 января привлекло еще более значительное стечение народа, нежели предыдущие. Это было решающее заседание, потому что признание виновности короля не имело никакого значения, если бы его приговорили к простому изгнанию. Этим достигалась цель тех, кто желал его спасения, потому что все, на что они могли надеяться в настоящую минуту, – это спасти его от убиения.

Трибуны с раннего утра наполнились якобинцами, не сводившими глаз с кафедры, на которую каждый депутат должен был явиться подать свой голос. Большая часть дня посвящается мерам по сохранению общественного порядка, призыву министров, их выступлениям, вызову мэра для объяснения закрытия застав, последовавшего в течение дня. Конвент постановляет, что заставы останутся открытыми и федераты, находящиеся в городе, разделят с парижанами заботу об охранении столицы и всех публичных учреждений. Так как час уже довольно поздний, то принимается решение не закрывать заседание до окончания поименной переклички. В ту минуту, когда она уже почти началась, возникает вопрос, из какого числа голосов должно состоять большинство. Легарди предлагает определить большинство в две трети голосов, как в уголовных судах. Дантон, только что вернувшийся из Бельгии, восстает против этого и требует безусловного большинства, то есть половины голосов и одного лишнего. Ланжтоине навлекает на себя новую бурю, требуя, чтобы после стольких нарушений форм правосудия была соблюдена хотя бы эта. «Мы голосуем под кинжалами и пушками крамольников!» – восклицает он. Эти слова возбуждают шум и крики, и Конвент разрешает спор объявлением, что форма его декретов остается неизменной и по этой форме они поддерживаются безусловным большинством голосов.