Таково было положение дел на главном театре войны. Кюстин, отброшенный к Майнцу, возмущался тем, что Бернонвиль совершил свою экспедицию на Трир, а Келлерман держится в Альпах, Шамбери и Ницце. Серван тщетно старался набрать армию под Пиренеями, а Монж, столь же малодушный относительно якобинцев, как и Паш, позволил им вконец расстроить морское ведомство. Следовательно, требовалось привлечь всё внимание общества к защите границ. Дюмурье провел конец декабря и весь январь в Париже и компрометировал себя несколькими словами, сказанными в пользу Людовика XVI, отсутствием в Клубе якобинцев, наконец, тесной дружбой с Жансонне. Он подал четыре записки: о декрете 16 декабря, об организации армии, о поставках и о плане кампании в наступавшем году. В конце каждой записки он просил позволить ему отставку, если не будет исполнено то, что он предложил.

Кроме дипломатического и военного комитетов Конвент учредил еще третий, чрезвычайный комитет общественного спасения; на него возлагались занятия всем, что касалось обороны Франции. Этот комитет был очень многочислен, и всем членам Конвента дозволялось по желанию присутствовать на его заседаниях. При составлении комитета имелось в виду примирить членов противных партий и успокоить их насчет взаимных намерений, заставляя вместе трудиться для общего блага. Робеспьер, которого раздражало присутствие жирондистов, редко там появлялся; жирондисты, напротив, посещали комитет очень усердно. Дюмурье приходил туда со своими планами, но не всегда бывал понят, не нравился своей надменностью, в конце концов предоставил записки на волю судеб и уехал в пригород Парижа, не особенно расположенный выходить в отставку, хоть и грозил этим Конвенту.

Он потерял всякую популярность у якобинцев; листки Марата каждый день клеветали на него из-за того, что он поддерживал события в Бельгии и очень строго поступал с демагогами. Его обвиняли в том, что он якобы добровольно дал австрийцам уйти из Бельгии; заходили даже далее и публично утверждали, что он нарочно пустил Фридриха-Вильгельма в Аргонский лес, тогда как мог его уничтожить. Однако члены совета и комитетов, менее слепо поддававшиеся демагогическим страстям, сознавали, как Дюмурье полезен, и еще щадили его. Даже Робеспьер защищал его, сваливая вины на его мнимых друзей-жирондистов. Итак, с общего согласия генералу было предоставлено всё, что можно было предоставить, не уклоняясь от изданных уже декретов и строгих принципов революции. Ему возвратили двух его комиссариатских чиновников Малю и Птижана, обещали большие подкрепления, достаточные запасы провианта, одобрили его мысли об общем плане кампании, но не сделали ни малейшей уступки относительно декрета 13 декабря и новой администрации. Назначение его друга Бернонвиля военным министром стало большим выигрышем для Дюмурье и дало возможность надеяться на усердие со стороны правительства по части снабжения его всем нужным.