Территория Франции и новых республик вдавалась в феодальную Европу самым опасным для поддержания мира образом. Между Францией и ее новыми провинциями Савойей и Цезальпинией находилась вполне феодальная, хотя и республиканская Швейцария. Пьемонт, подписавший союзный договор с Францией, располагался между Францией, Цизальпинией, Савойей и Лигурией. Цизальпиния и Лигурия окружали Парму и Тоскану и могли будоражить Рим и Неаполь. Директория рекомендовала своим агентам самую большую сдержанность и воспретила подавать демократам какие-либо надежды. Посланники в Пьемонте, Тоскане, Риме и Неаполе получили приказания демонстрировать самое дружеское расположение в отношении государей, при которых состояли. Они должны были заверить, что нисколько не в намерениях Директории распространять революционные начала, что впредь она ограничится лишь удержанием республиканской системы там, где последняя установилась, но не будет стараться ее распространить в державах, которые будут вести себя честно в отношении Франции.

Намерения Директории были искренни и благоразумны. Она, без сомнения, желала революции успеха, но не должна была более содействовать ему вооруженной рукой. Впредь надлежало действовать так, чтобы, если революция и возникнет в каком-либо государстве, нельзя было приписать Франции деятельного в ней участия. К тому же Италия была наполнена государями, родственниками или союзниками великих держав – вредить им, не подвергая себя опасности большой войны, было невозможно. Австрия не замедлила бы вступиться за Тоскану, Неаполь и даже, может быть, Пьемонт; Испания, несомненно, вступилась бы за герцога Пармского.

Таковы были инструкции Директории; но нельзя управлять страстями, особенно любовью к свободе. Могла ли Франция воспрепятствовать переписке французских, лигурийских и цизальпинских демократов с демократами пьемонтскими, тосканскими, римскими и неаполитанскими, в которой первые вдыхали в последних жар своих убеждений, поощрений и надежд? Они говорили, что политика препятствует французскому правительству явно вмешиваться в революции, но как только они будут совершены, французы окажут им свое покровительство, и нужно просто иметь смелость их начать.

Волнение царило в итальянских государствах. Количество арестов увеличивалось, а наши посланники ограничивались лишь ходатайствами за лиц, несправедливо преследуемых. В Пьемонте аресты были многочисленны, но ходатайства Франции выслушивались часто. Тоскана тоже соблюдала достаточную умеренность. В Неаполе также имелся разряд людей, разделявших новые мнения, но двор, столь же кровожадный, сколь и безумный, боролся с ними с помощью оков и пыток. Наш посланник Труве терпел всяческие унижения; его сторонились как зачумленного, неаполитанцам запрещалось с ним видеться, он даже не мог найти себе врача. Отправляли в тюрьмы тех, кто имел сношения с французским посольством или носил короткие и не напудренные волосы. Письма французского посланника перехватывали, распечатывали и удерживали в неаполитанской полиции в течение десяти или двенадцати дней. Французов убивали. Даже во время своего пребывания в Италии Бонапарт едва мог сдерживать ярость неаполитанского двора; можно себе представить, на что последний оказался способен во время его отсутствия. У французского правительства имелось достаточно сил наказать этот двор; но в видах сохранения общего мира директоры рекомендовали Труве соблюдать умеренность, ограничиваться представлениями и стараться воздействовать с помощью убеждения.