В инструкции Г. А. Астахову от 07.05.1928 г. Л. М. Карахан акцентировал его внимание на том, чтобы в ходе переговоров с йеменскими властями «закрепить возможность постоянной работы в Йемене нашей торговой агентуры». Она должна была, как отмечал Л. М. Карахан, до направления в Йемен «политического представительства» временно исполнять функции «по обеспечению наших политических интересов в Йемене».

Йемен, как явствует из этой инструкции, рассматривался советским руководством в качестве одного из звеньев в цепи восточных государств, которые, по замыслу Москвы, должны были противостоять на Востоке противникам Москвы в лице крупных западных держав, прежде всего Англии. Всячески содействуя «укреплению политической и экономической самостоятельности Йемена», советской ипломати, отмечалось в инструкции, вменялось также в обязанность ориентировать руководство Йемена на установление «дружественных и тесных связей» с Ибн Са’удом, Турцией, Персией, Афганистаном и Абиссинией, «подводя их к идее» о «целесообразности сближения восточных государств» в целях укрепления их международного положения (15).

О первой аудиенции у короля Г. Астахов вспоминал так. Во дворце имама, где располагались покои короля и его канцелярия, проживал в свое время турецкий генерал-губернатор. Советскую делегацию проводили в «большую, убранную коврами комнату в полуевропейском стиле, с креслами и столом». Встреча началась беседой с Рагибом. Буквально через несколько минут вошел имам. Мы приподнялись, «поздоровались по-европейски» и затем все вместе уселись за стол. Такая встреча иноземцев, как выяснилось впоследствии из разговора с Рагибом, была дворцовой формой приема «иноверцев», хорошо продуманной протокольной службой короля. Дело в том, что имаму – не к лицу «вставать перед “неверными”», но в то же время ему и не хочется выглядеть человеком невоспитанным, «встречая своих гостей сидя». Поэтому и появилась такая форма, «не задевающая достоинства ни той, ни другой стороны».

Имам Йахйа, одетый в халат, «опоясанный саблей, с четками в руках», напоминал собой «персонаж из библейских времен». Слегка тучный, с окладистой бородой, он был «активен, внимателен и восприимчив в разговоре»; глаза его, то и дело, «перебегали с одного собеседника на другого». В качестве толмача выступал Рагиб-бей. То, что говорил имам, он переводил на французский язык, а то, что мы – на арабский.

Имам был человеком, «ни разу в своей жизни не побывавшим за границей, ни разу не видевшим моря и льда, парохода и железной дороги», но, вместе с тем, «прекрасно ориентированным в проблемах мировой политики» и досконально знавшим обо всем, что происходило в его королевстве. Больше, чем любой европейский монарх, замечает Г. Астахов, имам Йахйа мог сказать о себе, что «государство – это я». Ибо в «его руках находились армия и государственный аппарат, казна и неисчислимое личное богатство в виде запасов золота и сокровищ, унаследованных от предков». У него был «высокий религиозный авторитет». Ему принадлежали «лучшие земли в стране, лучшие дома и сады в столице и близ нее». В его «закрома стекалась лучшая часть кофейного урожая». К нему перешло «все изъятое у турок имущество». Он владел «зачатками индустрии» в столице: «электростанцией, типографией и купленным у итальянцев оружейным заводиком, хлопкоочистительной машиной и мельницей». В полном смысле этого слова «имам Йахй в Йемене и царствовал, и управлял им».