- Ты мог ответить Кире Михайловне: «Я проиграл спор, и я рассчитаюсь за это хорошим рассказом», - объяснил мне промашку Шкляра. - Ты просто заплавался, перестал улавливать стиль отношений между друзьями. Вот тебе показательный пример: Валера Раевский, то есть Петруша. Захожу с Евтушенко в театр на Таганке. Петруша встречает у дверей: «Проходите, Евгений Александрович! вот раздевалка». Я целую минуту ждал, пока Петруша обратит на меня внимание! Говорю ему: «Петруша, я думал, что ты стажер у Любимова, а ты, оказывается, у него при гардеробе:Скинь-ка с меня пальто!» - и даю ему троячку.

- Взял троячку?

- А как же! Теперь буду ходить к нему в театр Янки Купалы, там тоже будет брать, увидишь.

- Кто он там?

- Там он главный режиссер. Актеры ходят и говорят, как он. Копируют все его жесты. Так что туда теперь ходить - одно разорение.

- Вчера получила от него письмо, - засыпающим голосом сказала Тоня. - Умоляет сыграть роль в спектакле по Брехту.

- Там есть женские роли?

- Есть, какая-то маркитантка.

Шкляра живо осведомился:

- У тебя сохранилось письмо?

- Где-то валяется.

- Отлично! Подловлю его с поличным… - Шкляра сиял.

В тоне его голоса проскальзывало любование Петрушей, которого он, высмеивая, любил. Так что назидательный урок с троячкой, по-видимому, мне уже не подходил, как бутафорившему Петруше. Я видел Петрушу в Доме искусств. Прямо державшийся, с горбоносым породистым лицом, вибрируя ноздрями, словно от постоянно сдерживаемого смеха, Петруша нехотя подошел. Подал свою вялую руку, ленясь напрячь даже для пожатия. Зато ел охотно, сразу беря из нескольких тарелок, в своей манере: одновременно есть все, что поставлено. Впервые услышал от него о «зажиме», который устроили ему евреи. Я не верил в антисемитизм Петруши, но мне надоело его слушать. Не выдержав, я спросил: где его могли зажать евреи? Пусть укажет место. В Министерстве культуры их нет, в ЦК - тем паче. Толя Сакевич, сидевший со мной, тоже посмеялся над страхами Петруши; тот смутился и слинял. Уж, видно, он чем приглянулся товарищам из ЦК и пел с чужого голоса. Петруша все ж был талантлив, его продвижение стоило приветствовать.

- Недаром, выходит, вы потрудились из-за него с Толей Йофой…

Шкляра, шевельнув бокалом, чтоб отстранить Тоню, сказал резко:

- Не хочу слышать про Йофу! Никакого Йофы больше нет.

- В каком смысле?

- В любом! Во-первых, изменил фамилию: Поскольку прежняя может бросить тень на его чистокровность. Три года добивался Йофа ленинградской прописки. Прописка доконала его. Великого Йофы больше нет.

- Откуда ты знаешь?