- Тогда надо объяснить.

- Объяснение есть, это рассказ из цикла.

- Придется тебя поздравить… - Шкляра обнял меня, глаза засветились любовью. - Собирайся, поедешь с нами.

- Не могу.

- Боря, не ломайся! - взялась за меня и Тоня.

- Скажи Боре, - передал ей Шкляра, одеваясь, - что я опишу в повести, как он спас от браконьеров мои жерлицы.

Тоня отмахнулась, не заметив, что он держит за спиной плащ:

- Не хочу я слышать о каких-то жерлицах!…

Тогда я еще не знал всей повести Шкляры, только один абзац о себе. У него герой - деревенский подросток Лёнька: «Вся надежда на Лёньку», название повести. «Гвоздём» стал эпизод, когда Лёнька садится в протекающую лодку и гонится за браконьерами: Я подумал, читая: «Всё же ты не последняя скотина, Шкляра. Присваиваешь своему положительному герою то, что делал я».

- К «высоколобым” я не поеду.

- «Высоколобые!» Кто им мерил лбы?

Достал свою новую книгу, только что вышедшую в «Советском писателе». Это была стихотворная «Лодка», бело-голубая, набранная своеобразным крупным поэтическим шрифтом. Я знал в ней каждое стихотворение. Положив книжку Тоне на плечо, Шкляра писал на суперобложке слова о любви ко мне и нашей дружбе. Я оставил все книги с надписями, кроме «Лодки». Эти строки я выдрал, изорвал в клочки.

- Дарю сигнальный экземпляр, оцени!:

- Я хочу подумать, Шкляра, над тем, что ты написал обо мне в Могилёве.

- Да? Тогда подумай ещё вот над чем: если все рассказы на таком уровне или близки к «Москальво», то ты уже перешагнул журнал «Юность». Никто их там не напечатает. «Новому миру» они тоже не подойдут. Уже по другой причине. Издательство «Советский писатель», одно-единственное, что их может взять, тебе не пробить во всесоюзной очереди. Ты проваливаешься, как в «чёрную дыру», между журналами и издательствами. Что тебя может спасти?

- Если ты поставил вопрос, то и ответь на него.

- Тебя может спасти только случай, какое-то роковое везение. Вроде того, как ты сорвался в трюм и остался жив. Но это не море, а литература. Стихия другая, её не пробьёшь наобум.

- Боря всё пробьёт и всё у него получится, - не согласилась Тоня.

- Мне по душе слова Тони, - сказал я.

Шкляра рассмеялся, как Куняев, и мы вышли из дома. По очереди сходили в уборную, крытую цинковым железом. Вовремя успели, так как уже готовился приступить к очистке Александр Григорьевич. Вернувшись из трамвайного парка, он прилаживал верёвку к ведру, стоя в офицерских старых галифе, в галошах подвязанных тесёмочками. Тоня шла между пухлых гряд с поздними, пригнувшими палки помидорами; не такая уж высокая во дворе. Её полные в коленях ноги были стройны. Тотчас, как вышли в переулок, появился сластолюбивый Пиратик. Обнюхав Тоню, побежал дальше. Всё ж Пиратик не принял её за потаскушку, и я был рад. А если бы принял, то получил бы от меня увесистый «комплимент». Из дома Люды вышел её муж - школьник, с пробором в волосах. Держал в руке большой портфель, который он, для придания солидного вида, набивал газетной бумагой. Муж Люды воспользовался свободным местом в такси. Тоня, подавая руку, сказала глухо, покраснев: «Боря, я благодарна тебе за Могилёв. Ты вытащил меня из плохой компании».