Конечно, у разных животных интеллект обнаруживается не в одинаковой степени. Существа, живущие в воде обычно слабо развиты интеллектуально; киты, дельфины, тюлени не могут похвастаться особым умом. Среди жвачных выше всех по интеллекту считаются коза и верблюд; из грызунов наиболее интеллектуален бобр. Что же касается слона, то, по мнению Вундта, его с большим правом, чем обезьяну, можно считать наиболее приближающимся по уму к человеку.

Но все эти различия в обладании интеллектом вовсе не значат, что одни животные глупее или умнее других. Благодаря интеллекту они могут быть только более или менее приспособленными к внешним условиям.

В сущности, что такое интеллект в биологическом его значении? Это – сознательная способность к ориентировке, нечто в роде универсально-защитного органа, могущего дать в любую минуту и при всех обстоятельствах преимущество в борьбе за жизнь. По определению Бергсона, интеллект представляет для духа то же, что ухо или глаз для тела. Он заменяет животному и зоркость зрения, и чуткость слуха и дает организму гораздо большие преимущества в самозащите, чем застывшие в своих функциях рога быка или клыки кабана.

Однако, мы впадем в большую ошибку, если со свойственной нам культурной логикой припишем первичному человеку те качества интеллекта, которые выработались у него впоследствии под влиянием речи. Первичный человек был еще homo alalus, человек «неговорящий». У него не было дискурсивного мышления, не было силлогистических посылок и заключений. Мышление его не связывалось искусственными звеньями слов и понятий. Как и у прочих животных, только в более значительной степени, оно происходило не «линейным» путем, а экранным; не цепью нанизанных друг за другом суждений, a целостной картиной всех данных в совокупности элементов восприятия. В этой целостно-данной картине интеллект разбирался как бы общим «взвешиванием» обстоятельств полезных и вредных.

Если, отправляясь на поиски чего-либо съедобного, первичный человек попадал в опасное положение, натыкался на враждебного зверя или на препятствие к продолжению пути, он в создавшейся вокруг него обстановке одновременно учитывал все благоприятные и неблагоприятные стороны возможного решения и делал вывод для соответственного действия. По внешней форме действие это было подобно рефлексу; на самом же деле тут имел место не рефлекс, а примитивный мыслительный акт со свободой выбора для поведения. Это был своего рода рефлекс интеллекта.

Понятно, наше нынешнее «словесное» мышление, создавшееся благодаря изобретению речи, увело человека к исключительным высотам и уточнениям мысли, которые значительно преобразовали наш дух. Разъяснять первичному человеку «Критику чистого разума» Канта было бы таким же бесполезным занятием, как читать волку современные газеты, хотя бы бульварные. Но если в области логических построений мы ушли бесконечно далеко от нашего бессловесного предка, то формы первичного экранного мышления у нас все же остались и играют до сих пор немалую роль в обыденной жизни. Часто многие наши высказывания не имеют под собой никакого основания с точки зрения логики и, тем не менее, оказываются правильными; построены они обычно по типу экранного мышления простым «взвешиванием» комплекса представлений. То же самое экранное мышление руководит нами в случаях опасности и неожиданных затруднений, когда нужно действовать без промедления.