О своих взаимоотношениях с людьми и о принципах дружбы Фадеев интересно рассказал в письме к А. С. Серафимовичу от 3 апреля 1931 года: «Надо сказать, что ты неправильно считаешь меня человеком обидчивым – я бываю иногда вспыльчив, но обидчив – никогда. К сожалению, люди имеют больше оснований обижаться на меня, чем я на них… Обидно было, когда ты ушел из «Октября», но это – своеобразная «обида» (было ясно для меня, что журнал уйдет в руки Панферова, но тебя я совершенно понимал и внутренне оправдывал) – это уже не «обида», а просто жалость, что расстраивается дело, – это нисколько не изменило моего отношения к тебе. Скажу больше – ничто и не изменит. Ибо симпатии и привязанности мои (прочные) зиждутся на понимании уважения и любви к основному, определяющему в человеке, на знании, что каковы бы ни были его поступки, они не выйдут за пределы этого основного и определяющего, ибо человек этот таков, и таким я его принимаю»[574] (везде подчеркнуто автором письма. – С. Ш.).

Из протоколов заседаний секретариата и фракций видно, как Фадеев хлопотал о помощи писателям из так называемых попутчиков. Вот он 7 сентября 1931 года ставит вопрос о задержке пьесы В. Катаева «Миллион терзаний», и по заявлению Фадеева принимается решение: «Поручить тов. Авербаху выяснить причины задержки и доложить на следующем заседании фракции». Вот Фадеев требует от секретариата 4 апреля 1931 года принять все меры к тому, чтобы обеспечить лечение Э. Багрицкого. В 1929 году он выступает в печати в защиту А. Малышкина, после того как роман «Севастополь» был неким Н. Н. разруган в журнале «На литературном посту». «Я вступился в печати за Малышкина, когда его несправедливо «обложили» за «Севастополь». Это было в период РАПП»[575], – сообщал он в 1955 году С. Преображенскому.

Но Фадеев вступался в защиту людей самых различных положений и профессий не только по литературным и бытовым мотивам. Он защищал товарищей и в тех случаях, когда им несправедливо предъявлялись политические обвинения. В этом отношении очень показателен случай с А. Афиногеновым. В конце 1931 года драматург на одном из партийных собраний работников театра не четко сформулировал свою мысль в произнесенной речи. Его обвинили в недооценке руководящей роли партии в области искусства. За это комячейка наложила на него партийное взыскание. На заседании комфракции РАПП, срочно созванном по инициативе Фадеева 1 января 1932 года, шло бурное обсуждение дела Афиногенова. Благородно негодующий Фадеев обратился с вопросом к инструктору райкома Табакееву: