По поводу тех препятствий, которые немецкая группировка чинила Ломоносову в его стремлении облегчить жалкое существование академических студентов, Ломоносов пишет: «Шумахеру было опасно происхождение в науках и произвождение в профессоры природных россиян, от которых он уменьшения своей силы больше опасался», и дальше: «Шумахер неоднократно так отзывался, я де великую прошибку в политике своей сделал, что допустил Ломоносова в профессоры. И недавно зять его (Тауберт. — Н. К.), и имения и дел и чуть не Академии наследник, отозвался в разговоре о произведении Российских студентов: разве де нам десять Ломоносовых надобно. И один нам в тягость».

Однако Ломоносов был не из тех людей, которые останавливаются перед препятствиями. Оп ведет свое наступлений непреклонно и подает в течение четырех лет пять заявлений о необходимости отстроить лабораторию, все более в более настойчивых, все более и более разработанных, прилагая проекты здания и планы работ, которые он предполагает проводить в лаборатории. При этом он обращается за содействием к некоторым влиятельным при дворе людям, в первую очередь к Шувалову, высоко ценившему дарования и труды Ломоносова. В одном из писем к Шувалову ученый пишет:

«... без лаборатории принужден только однем чтением химических книг и теориею довольствоваться, а практику почти вовсе оставить и для того от ней со временем отвыкнуть».

Последнее обращение Ломоносов направляет в Сенат, который, наконец, выносит положительное решение в 1745 г. Однако академические чиновники и здесь сумели затянуть дело по формальным причинам почти на три года, и лаборатория была готова лишь в 1748 г.

Несомненно, многие видели выставленный в Музее Ломоносова в Ленинграде великолепный макет этой лаборатории (рис. 203). Это небольшой одноэтажный домик в три комнаты. Построить его было несложно и недорого. И, действительно, на сооружение этого здания было затрачено всего лишь три месяца, а на решение вопроса — строить его или не строить — восемь лет.

Рис. 203. Макет лаборатории М. В. Ломоносова на Васильевском острове

Интересно отметить, что в отстроенной лаборатории часть оборудования была определенно предназначена для силикатных работ. Из девяти печей шесть были предусмотрены для варки и отжига стекол, обжига фарфора, огнеупора и прочих синтетических силикатов.

Очевидно, к моменту отстройки лаборатории ее хозяин уже окончательно выбрал основное направление своих дальнейших исследований. Первые четыре года работы вновь отстроенной лаборатории (1749-1752) — знаменательный период в истории стеклоделии, так как в это время рукой великого ученого наука о стекле выводилась из дебрей эмпиризма на путь логического мышления, на уровень подлинной теоретической науки.