В скептических улыбках, с какими это говорится, невольно читаешь:
— Ну, что ж, давайте поздравлять друг друга с свободою…
Уныло машут руками:
— Какая свобода… Мы теперь черносотенцы… По городовому и квартальному у нас душа тосковать стала…
— Что так?..
— А то… С половины февраля и по сей день у нас ни одной минуты просвета не было. Ни одного часа радости.
— Но почему?
— Долго рассказывать… Поживите, — сами увидите…
«Невскую столицу» я не видел во время революции. Но давно знаю. Теперь живу вот в ней уже неделю. По некоторым причинам дни проходят в больших хлопотах, в переездах из одного конца города в другой. Приходится сталкиваться с людьми весьма разнообразных слоев и весьма разнообразных настроений. И странное дело, — не видно радости, не чувствуется веры в будущее. Первые два месяца революции я провел частью в Москве, частью в провинции. Но ни в Москве, ни тем паче в провинции нет такого повального уныния, как в
Петрограде, и нет такого скептицизма, как здесь. Почти не слышно на берегах Невы бодрых слов. Правда, громких и звонких слов говорится здесь много, пожалуй, даже слишком много. Издали они, быть может, способны казаться чем-то. Но вблизи совершенно ясно, что это — пение фальцетом. Под громкими и якобы революционными фразами чувствуется надлом, упадок, пожалуй, даже конфуз. Нет подъема. Нет пафоса. Но много тревоги. Много прямого уныния, нагота которого еле прикрыта словесными побрякушками. И становится понятно, почему Петроград больше всех других мест России кричит о контрреволюционной опасности: при подъеме настроения не страшен и сильный враг, при унынии и упадке даже заяц кажется опасным зверем…
Среди хлопот и суеты присматриваюсь, прислушиваюсь, — хочется проверить первые тягостные впечатления, хочется понять источник упадка и уныния. И прежде всего в качестве наблюдателя я должен сказать, что в Петрограде много не только громких слов, тут много хороших и стройных планов. Этот город недаром был и остается умственным центром. Недаром у него Волково кладбище. У тех, кто почиет там вечным сном, есть достойные ученики и преемники. Есть умы, способные взвешивать, рассчитывать, есть глаза, способные далеко видеть. И до революции они были здесь. Теперь их, пожалуй, больше, чем когда бы то ни было. Петербург затребует себе от России все общественно-значительные силы. В этом смысле он за 2 1/2 месяца уже солидно обобрал Москву, обобрал и провинцию. За время революции он много сделал, чтобы усилиться как мозг России. Немудрено, что в нем родятся хорошие планы. Но странно они воплощаются в жизни.