– Господи, неужели! – вдруг неожиданно для себя воскликнул я вслух. – Неужели так трудно не жаловаться и не стенать, не быть постоянно в тревоге и обеспокоенности из-за мелочной «жизни мышьей беготни»?

– Наверное, всё-таки не так легко, как хотелось бы, если люди из века в век продолжают это делать, – раздался чей-то тихий голос. – Настоящая «поэзия понимания» обычно приходит (и то не всегда!), когда чувства, их живое волнение и даже первоначальное осознание остаются далеко позади, порождая спокойное созерцание и безмятежное наблюдение. Только тогда, возможно…

– Стоп! Хватит! – постарался я прервать невидимый диалог. – Иначе я должен буду, чтобы быть убедительным, а не голословным, – заново переписать все известные мне книги и рукописи, на разные лады повторяющие одну и ту же «вечную тему»!

– Что вы, сударь, я и так вам очень признательна, особенно… за отдельные страницы.

Я резко обернулся и увидел в дверях прихожей смеющуюся Асю с кучей ярких пакетов, букетом бледно-жетлых, прозрачных роз, зажигающую верхний свет в гостиной. За её плечами стоял Захария с её же шубкой в руках. Ася была очень оживлена и вся как будто искрилась.

– Но ты хотела прийти позже… – неуверенно произнёс я.

Не глядя на меня, Ася ответила:

– Крёстный вызвал, чтобы мы вместе проводили Марка.

Потом она быстро спрятала пакеты под ёлку, выбрала самую высокую красивую вазу и направилась на кухню наполнять её водой. Но вдруг грациозно обернулась всем телом и насмешливо спросила:

– Ты что-то имеешь против?