Однако ни кнут (репрессии), ни пряник («золотые» пайки и высокая зарплата) не остановили хищений. Злоупотребления в Торгсине обсуждались на страницах центральных газет[1133]. Воровали и сытые руководители, и голодные подчиненные. Спектр преступлений в Торгсине колебался от тысячных хищений до кражи яблока или куска колбасы[1134]. Воровство порождали обычные мотивы – голод и нужда, жадность и корысть.

Руководители Торгсина – герои революции и Гражданской войны, выдержав голод и тифозное время, не могли устоять перед изобилием. Среди особо нашумевших дел было увольнение осенью 1932 года председателя Торгсина Шкляра «за разбазаривание золотого фонда». По тому же делу были привлечены к ответственности заместители управляющего Московской областной конторы Чубайск и Лебедев[1135]. По меркам того времени, Шкляр отделался легким испугом. После валютного Торгсина он отправился заготавливать скот в Нижне-Волжский край. Повезло, что проворовался в 1932-м, а не в 1937 году[1136]. Разбазаривание государственных средств продолжалось и при Сташевском[1137]. В начале 1935 года Г. И. Муст, в тот момент заместитель председателя Торгсина, был снят с работы, исключен из партии, арестован и отдан под суд за хищение государственных средств в размере 15 тыс. рублей[1138]. В Правлении Торгсина он не был исключением. Аналогичные обвинения были предъявлены секретарю парткома Торгсина Костко, председателю месткома Ефремову, руководителям управлений и отделов (Сабельману, Шухатовичу, Азовскому, Юргенсону, Закрочинскому и др.).

Высокая зарплата и «золотой» паек позволяли администрации Торгсина (руководители контор, директора магазинов, главные бухгалтеры, товароведы) жить относительно безбедно. Привилегии, однако, не останавливали этих людей от совершения преступлений. Арсенал методов организованных хищений, которые совершались с ведома или при участии администрации, был разнообразен: подделка записей о количестве товаров, фиктивное увеличение или уменьшение остатков при переоценке, продажа низших сортов товаров за высшие (пересортица). Хищения облегчались плохой организацией системы учета, причинами чего были не только халатность и разгильдяйство, но и то, что в начале 1930-х годов в магазинах применялся суммарный учет товаров вместо сортового.

Инспекционные проверки свидетельствовали, что основным методом хищений в Торгсине являлось фиктивное актирование. Расхитители, или, по терминологии того времени, «хищники», списывали товар как потерявший экспортное качество, порченый и якобы уценивали или уничтожали его. Мнимое уничтожение подтверждали фиктивные счета, а «уничтоженный» и «порченый» товар присваивался участниками аферы. В одной из докладных записок отмечалось, что удивительным образом в магазинах портилось количество товаров, кратное количеству сотрудников – по две банки повидла, по 5 кг муки и т. д. на человека. Акты сообщали о «симуляции порчи товаров крысами», «сомнительной порче апельсин»[1139]. Недостачи оформлялись бухгалтерией как просчеты и естественная убыль – усушка, утруска, примаз, распыл, впитывание. При крупных растратах следы преступлений порой уничтожались с помощью «случайных» пожаров или ограблений. Бандитские грабежи в Торгсине не были редкостью, но непричастность к ним администрации вызывала сомнения в тех случаях, когда «несчастья» случались во время переучета товаров или инспекций[1140]. Что только ни придумывали, чтобы скрыть растраты. В Ленинграде один завмаг во время инвентаризации завозил товары к себе в магазин из других магазинов города[1141]. Ревизоров подкупали. В архиве сохранилось описание инспекторской проверки одной из контор Торгсина: