Дело Муста показывает еще один и довольно своеобразный метод хищений. В Правлении Торгсина был кабинет – выставка образцов товаров, которые отечественные производители и иностранные фирмы предлагали для продажи в его магазинах. Учет поступавших товаров отсутствовал, выставку не раз обворовывали, так что, по словам документа, «образцы продовольственных посылок исчезали бесследно». Ценные товары, например часы и патефоны, которые подлежали возврату иностранным фирмам, задерживались на многие месяцы – сотрудники забирали их «попользоваться» или покупали для себя «по чрезмерно пониженным ценам». Сам Муст, если верить документу, таким образом присвоил себе «значительное количество парфюмерных товаров, а также брал в личное пользование радио, патефон, пластинки и т. д.».

Распределение продовольственных пайков, предназначавшихся для работников Торгсина, также находилось в руках Правления – еще один источник злоупотреблений. «Перерасход» пайков носил хронический характер. Другой канал самоснабжения – покупка торгсиновских товаров за обычные рубли. Хотя работники Правления непосредственно не имели доступа к товарам Торгсина – они работали в конторе, а не в магазинах, – но, используя подчиненное положение директоров магазинов, получали дефицитные товары за обычные рубли. Муст, например, отоваривался в элитном магазине Торгсина, предназначенном для снабжения дипломатического корпуса в Москве.

В общей сложности примерно за год, и только по тем статьям, которые выявило следствие, Муст присвоил громадную сумму – 15 тыс. золотых рублей, что составляло 2,5 его годичных оклада. Как только началось следствие, Муст стал распродавать свое имущество и смог возместить 6,5 тыс. рублей. Значит, было что продать у товарища Муста!

В современной историографии довольно прочно утвердилась тенденция представлять любое неповиновение сталинскому режиму, включая и экономические преступления, сопротивлением власти – пассивным или повседневным[1193]. Были ли экономические преступления, совершенные руководителями Торгсина, сопротивлением режиму? Ущерб государству эти, по терминологии тех лет, «двуногие грызуны социалистической собственности», действительно, принесли ощутимый. Нанесенный власти моральный ущерб был так же существенен – такие партийцы компрометировали советскую власть, их действия подрывали основы пресловутой коммунистической морали, которая превозносила неподкупность, требовательность к себе, самоотверженность.

Однако для определения природы экономических преступлений, совершенных Мустом и ему подобными, важно отметить, что руководящие работники Торгсина по меркам советского общества 1930-х годов были очень хорошо обеспечены государством. Они не голодали. Муст, например, объяснял хищения денег из секретного фонда тем, что он «в последнее время сильно пил (коньяк)». Главный мотив, который двигал людьми, совершавшими подобные хищения, – жадность, либо их собственная, либо тех людей, под влиянием которых они находились. Люди, хорошо знавшие Муста, – В. И. Межлаук, З. М. Беленький[1194], – характеризовали его как работника добросовестного, толкового и честного, но человека слабохарактерного, находившегося под влиянием «жены-мещанки».