«Былое нельзя воротить», но как историку мне жаль, что нельзя «хоть на четверть часа» заглянуть в тот, навсегда ушедший Торгсин из детства моих родителей.

Часть 5 Лаборатория исследования

Часть 5

Лаборатория исследования

Глава 1 Бедность историографии при изобилии источников

Глава 1

Бедность историографии при изобилии источников

Региональные архивы в ожидании исследователей. Какое ведомство не участвовало в работе Торгсина? Шпиономания и источниковедение. Жертвы Голодомора свидетельствуют

Обычно источниковедческие и историографические главы стоят в начале книги. Я решила пойти против этой традиции и поставить их в конец. Одной из причин такого решения была боязнь отпугнуть академическими сюжетами неискушенных читателей. Мне хотелось, чтобы они сначала увлеклись темой Торгсина и, как следствие, захотели узнать об архивных источниках и академических дебатах. Но была и другая причина подобного решения. Каждый исследователь знает, что все вступительные главы пишутся в конце работы, когда материал уже осмыслен, книга написана, а выводы кристаллизовались. Следуя этой логике, я хотела, чтобы читатели подошли к заключительной части книги и выводам автора, «вооруженные фактами».

Сотни книг и статей написаны о советской индустриализации, но в них нет Торгсина. В лучшем случае вскользь упомянут: мол, был такой Торгсин. В многотомном фундаментальном труде «История социалистической экономики СССР» Торгсину уделено две строчки[1353]. Столь же немногословно о Торгсине сообщали и советские экономисты – первые исследователи советской торговли[1354]. В лучшем случае, отмечая роль Торгсина в достижении валютной независимости СССР, они приводили итоговый показатель его работы по скупке ценностей. Западные исследователи советской индустриализации до недавнего времени тоже лишь вскользь упоминали Торгсин[1355]. Имя «Торгсин» часто встречается в мемуарах о 1930-х годах и художественной литературе, основанной на личных воспоминаниях о том периоде времени. Эти работы сильны эмоциональной насыщенностью и незаменимы как источник изучения личного восприятия. Однако люди, жившие в 1930-е годы, понимая значение Торгсина в спасении от голода их самих и близких им людей, вряд ли могли оценить экономическую роль Торгсина для промышленного развития страны и его значимость для общества в целом. Для них Торгсин так и остался эпизодом личной биографии, трагедией или победой отдельной семьи. Для последующих поколений советских людей Торгсин превратился в курьезный эпизод похождений Коровьева и Бегемота в булгаковской Москве[1356].