В. И. Марочко в статье об украинском Торгсине пишет, что голодавшие придумали свою расшифровку аббревиатуры «Торгсин» – «варищи, оссия ибнет. талин стребляет арод»[1347]. Знакомство с мемуарами и архивными документами того времени, однако, позволяет сказать, что подобная расшифровка – скорее фраза из эмигрантской листовки, а в настроениях людей, живших в то время в СССР, преобладала не политическая агитка, а боль, скорбь, надежда и благоговение перед странной организацией «Торгсин».

Ощущение нереальности, нездешности Торгсина усиливалось тем, что он торговал не на бумажные рубли и медные копейки, как пайковые распределители, коммерческие государственные магазины и рынок, а на ценности. Это создавало ореол особости не только магазинам Торгсина и людям, которые в нем работали, но и тем, кто имел средства, чтобы покупать в его магазинах «что душе угодно». Социальный пиетет однако густо перемешивался с ощущением несправедливости, завистью и злостью тех, у кого не было ценностей. Вспомним хотя бы случай из «Мастера и Маргариты», произошедший с «сиреневым джентльменом» – как оказалось, мнимым иностранцем, – в Торгсине на Смоленской площади. В ответ на популистскую агитку Коровьева о пренебрежении интересами простых советских граждан и угодничестве «распухшим от лососины» и «набитым валютой» иностранцам,

приличнейший тихий старичок, одетый бедно, но чистенько, старичок, покупавший три миндальных пирожных в кондитерском отделении, вдруг преобразился. Глаза его сверкнули боевым огнем, он побагровел, швырнул кулечек с пирожными на пол и крикнул: – Правда! – детским тонким голосом. Затем он выхватил поднос, сбросив с него остатки погубленной Бегемотом шоколадной эйфелевой башни, взмахнул им, левой рукой сорвал с иностранца шляпу, а правой с размаху ударил подносом плашмя иностранца по плешивой голове…[1348]

приличнейший тихий старичок, одетый бедно, но чистенько, старичок, покупавший три миндальных пирожных в кондитерском отделении, вдруг преобразился. Глаза его сверкнули боевым огнем, он побагровел, швырнул кулечек с пирожными на пол и крикнул: – Правда! – детским тонким голосом. Затем он выхватил поднос, сбросив с него остатки погубленной Бегемотом шоколадной эйфелевой башни, взмахнул им, левой рукой сорвал с иностранца шляпу, а правой с размаху ударил подносом плашмя иностранца по плешивой голове…[1348]

Путешествие в интернет открыло еще один и для этой книги последний парадокс Торгсина. Его магазины закрыли в 1936 году[1349], но Торгсин дожил до нашего времени. И не только в исторической памяти знавших его поколений. Под вывеской «Торгсин» в период рыночных реформ правительства Б. Н. Ельцина общества с ограниченной ответственностью, интернет-магазины, торговые дома в Москве, Калининграде, Новосибирске, Екатеринбурге, Обнинске, Киеве, Санкт-Петербурге, Мурманске, Ростове-на-Дону, Оренбурге, бухте Находка, в поселке «Коммунарка» и других городах и весях постсоветского пространства продавали мебель, сотовые телефоны, медикаменты, продукты, брус и вагонку[1350]. Были и книжные издательства, и даже футбольная команда «Торгсин»[1351]. В 1990-е годы продовольственный магазин в здании на Смоленской площади, где когда-то располагался торгсин, увековеченный Булгаковым в «Мастере и Маргарите», даже восстановил прежнюю вывеску. С наступлением эры капитализма в России бренд «Торгсин», порой вместе с изображением Меркурия – бога торговли и барыша, оказался востребованным. Однако, в отличие от сталинского руководства, которое так и не перебороло идейного неприятия Торгсина, бренд «Торгсин» в наши дни выглядит привлекательно как для потребителя, так и для предпринимателей. Он эксплуатирует валютный элитный образ Торгсина из прошлого, его особость. Призыв к покупателю, закодированный в этом имени, понятен – «Если вы хотите купить товары мирового класса, достаточно прийти в наш магазин»[1352]. Как сказал поэт, «у каждой эпохи свои подрастают леса».