Настоящей проверкой авторитета МВФ стало его участие в восточноазиатском кризисе 1997 г. Кризис стремительно распространился из Таиланда в Индонезию, Южную Корею, на Филиппины и в Малайзию, приведя к свержению правительства Сухарто и падению южнокорейского ВНП на небывалые 33 % в 1998 г. Страны получили свою долю от реформирования, произошедшего в результате, в то время как частные банки потеряли приблизительно 60 миллиардов долларов. Используя там те же меры, которые до этого применялись к гораздо более слабым экономикам Южной Африки и Южной Америки, МВФ лишился части своего влияния. Удивительно, но те самые люди, которые поддерживали его создание двадцатью годами ранее, теперь публично выступили против него. В феврале 1998 г. Джордж Шульц, Уильям Саймон и Уолтер Ристон вместе написали для «Уолл-стрит Джорнэл» статью под названием «Кому нужен МВФ?». Вступая в спор с управляющим хедж-фонда Джорджем Соросом, утверждавшим, что частный сектор не является эффективным средством для интернационального распределения кредитов, три выдающихся американца пошли в своем либерализме гораздо дальше, чем ранее. Они утверждали, что не было никаких проблем с рынками или распределением информации. Реальной проблемой стала моральная угроза. Финансиализация зашла дальше, чем они могли предположить; МВФ же не только ничего не делал для того, чтобы установить над ней контроль: сама возможность получения займа от МВФ нарушала оценку рисков как со стороны заемщика, так и со стороны кредитора. «МВФ неэффективен, он устарел и стал не нужен. Мы не нуждаемся в другом МВФ, как говорит мистер Сорос. После завершения азиатского кризиса надо распустить тот, который уже есть», – заключали они[446].

Их требование поднимало фундаментальный вопрос: насколько в нынешнее время американские политики нуждаются в международных институтах? В конце концов, многие из самых влиятельных институтов, оперирующих в глобальной финансовой системе, гораздо менее формализованы и уж точно не интернациональны. Оценка кредитных рисков, например, в основном передана – с благословения служб безопасности США и Валютной комиссии и с молчаливого согласия всех остальных – в руки двух крупнейших частных американских рейтинговых агентств, Moody и Standard & Poor, начинавших в XIX в. с оценки железнодорожных путей. Еще в 1980 г. они оценили не более 11 государств; тем не менее в следующие два десятилетия их число перевалило за 100, что принесло агентствам громадную прибыль, наложив одновременно отпечаток и на применяемые ими техники. В сфере оценки международных рисков они были новичками, однако вся глобальная финансовая система базировалась на предположении о том, что они знают, что делают. Редкие критические статьи указывали на проблемы, которые провоцировала смесь догадок, статистики и идеологических преференций, составлявших их методологию, а также на тенденцию международных рейтинговых агентств следовать за рынком, а не вести его за собой. Еще меньше писалось о потенциальных конфликтах интересов, к которым мог привести тот факт, что агентства зарабатывали, взимая плату с эмитентов облигаций. На короткий момент они оказались в центре внимания во время восточноазиатского кризиса в конце 1990-х гг., но затем снова ушли в тень[447].