Как я могла быть такой эгоисткой, почему я ничего не замечала? Эта крохотная женщина, утопающая в кресле, была той же, которая воспитала меня; эта женщина так меня обожала, что до моих восьми лет мы с ней даже одевались в ансамбль, и постоянно мне говорила, что я сильная, как настоящая королева. Ее так физически и морально задавил ее мужчина, что она вообще больше не может за себя постоять. Но она – моя мама.

Я посмотрела на Дарси, и у нее в глазах стояли слезы.

– Ой да ладно тебе, хватит реветь, – сказала я, поднимая ее с кресла, зная, что если она расплачется, то следующей буду я.

Мы с ней вышли через кухню, где Мэгги расспрашивала «Диану» про зажигалку, и пошли в сад.

Через три секунды сидения на траве на нас буквально набросилась бабушка, которая принесла покрывало, переживая, как бы Дарси не испачкала свою белую юбку.

– Так как ты, все-таки, держишься? – спросила Дарси, вытягивая вперед босые ноги и сминая травинки пальцами.

– По-разному. Иначе пока не получается, – пожала плечами я. – Не бывает совсем хороших или совсем плохих дней. Хотя я все еще не вполне чувствую себя собой. И у меня пока не получается нормально изъясняться, извини.

– Ты не обязана ничего мне объяснять. Можем поговорить о чем-нибудь другом, если хочешь, – беззаботно сказала Дарси. – Ты читала за это время что-нибудь интересное?

– На самом деле, я пытаюсь объяснить самой себе, – сказала я. – Знаешь, вот тебя, например, спрашивают, как ты, по шкале от одного до десяти, где единица – это совсем плохо, а десять – абсолютный порядок? Так вот я сейчас все оцениваю по пятибалльной шкале. Как будто я живу лишь наполовину, – я говорила и теребила узелок воздушного шара на запястье. – Я живу здесь, сплю в комнате, полной распятий и Библий. Не общаюсь ни с кем, кроме членов семьи, потому что встреча с друзьями – это напоминание о том, какой я была раньше. У меня сто лет не было секса…

– Что неплохо, Квини, как мне кажется.

– Психотерапия утомляет. Я после нее едва тащусь на автобусную остановку. А потом сижу и бесцельно таращусь в окно. Я почти всегда проезжаю свою остановку, потому что мой мозг ничего не усваивает до следующего дня.

– Но тебе же с каждым разом становится лучше? Ты ведь можешь хотя бы выплакать всю накопившуюся печаль? От этого должен быть катарсический эффект.

– Какой смысл в слезах? – спросила я.

– Знаешь, это самая психопатичная фраза, которую я когда-либо слышала.

– Сильные черные женщины не плачут, – ответила я.

Веревочка воздушного шарика соскользнула с моего запястья, и порыв ветра унес его прочь.