Где же тогда две свободы, противоречащие друг другу? Разве противоречит себе род, который заключает в себе разные виды? Разве ты будешь отрицать, что осел — живое существо из-за того, что, принимая во внимание различные признаки, он отличается от человека. Или ты хотел бы сделать из одного кошелька два, потому что в нем есть и золотые монеты, и серебряные? Поэтому, значит, не пойман здесь Протей, а ты сам, стремясь оклеветать меня, изображаешь Протея, поворачивая все, как тебе угодно, делая меня то одним, то другим — тебе все время кажется, что я очень подхожу для стрел твоей клеветы!

Я допускаю, что соответственно одному мнению человеческая воля, испорченная грехом, испорчена до такой степени, что без особой благодати — действенной или побуждающей — она не может склониться к добру. Я допускаю, что у тех, которые освобождены посредством крещения и веры, человеческая воля сама по себе более склонна к злу, чем к добру. И я также допускаю соответственно одному мнению, что человеческая воля силой природы может обратиться к стремлению, попытке и делам, а если кто-нибудь станет утверждать, что эти дела вызывают гнев Божий, то мы станем это отрицать. Если же кто-нибудь скажет, что они не добры, так как произошли без благодати, то мы согласимся, в случае если только он допустит, что нравственно добры дела, вызывающие Божью благодать.

Поэтому я не противоречу себе, если в соответствии с разными суждениями говорю по-разному. Ведь здесь я не провозглашаю того, что я думаю, а в помощь непросвещенному читателю собираю сведения для предстоящего обсуждения. Поэтому триумф, который ты здесь празднуешь, тебе следует отложить до конца обсуждения, когда я объявлю, какое же из всех суждений мне более всего нравится. Здесь я только еще подпоясываюсь для битвы.

Когда же я возвышал свой голос против тебя за то, что ты говоришь, будто свободная воля, подвластная греху, не может склониться к лучшему без помощи благодати? Ведь гораздо больше я осудил то, что ты учишь, будто у человека нет никакой воли ни по отношению к добру, ни по отношению к злу, будто он вообще ничего не совершает ни хорошего, ни злого, ни с благодатью, ни без благодати, чего ты никогда не прочитаешь у Августина. И наконец, хотя ты и высыпал здесь попусту столько слов, хотя, как говорится, и сотрясал воздух, ты, по своему обыкновению, празднуешь триумф, словно одержал настоящую победу! Рассказывая о стольких нелепостях, так сильно противоречащих друг другу, ты опасаешься, что тебе никто не поверит, и говоришь: «Пусть прочтут это место в Диатрибе и удивятся!» И я говорю: «Пусть прочтут». Тот, кто будет читать, сразу же удивится тому, что глашатай Евангелия занимается столь злобной клеветой! Мне тошно пересказывать прочее, чем ты так хвастливо громыхаешь.