Не следуя, в отличие от Грасса, за хронологией, мы обратимся к еще двум известным фигурам писателей, чтобы вместе с ними оказаться в кровавой буче Первой мировой войны. В мемуарной книге «Луковица памяти» Грасс рассказывает о том, как уже став известным, он посетил в Швейцарии на Лаго Маджоре дом Эриха Марии Ремарка и как рассказал ему о ранней встрече с его романом «На западном фронте без перемен», случайно хранившимся у его дядюшки, по-видимому, не подозревавшего, что роман запретный: нацисты, среди множества других книг, сжигали этот роман на уличных кострах. И там же Грасс поведал, как, в поисках сюжетов для новелл «Моего столетия», по собственной воле усадил за воображаемый стол двух антиподов: пацифиста Ремарка и певца «стальных гроз» Эрнста Юнгера. Пять новелл – с 1914 по 1918 год – посвящены Первой мировой и во всех пяти война предстает в воспоминаниях и диалогах этих двух выдающихся, хотя и очень далеких друг от друга, литераторов.

Ремарк признался, что осенью 1914 года – он тогда еще сидел за школьной партой, а добровольческие полки уже истекали кровью на подступах к Ипру – на него произвела «неизгладимое впечатление легенда о Лангемарке, согласно которой пулеметный огонь англичан люди (т. е. немцы – И. М.) встречали пением немецкого гимна». Ремарк высказал предположение, и справедливое, что именно этот факт – хотя и не без поощрения со стороны учителей – привел к тому, что «не один гимназический класс вызвался в полном составе добровольно идти на войну. А вернулось с войны не более половины ушедших». Те же, кто выжил, как он, «и по сей день не пришли в себя». В ответ на признание Ремарка, Юнгер, хоть и назвал культ Лангемарка «квазипатриотическим жупелом», не мог, однако, не признать, что «им еще до начала войны овладела жажда опасности» («Живи опасно» – рекомендовал Ницше – И. М.)

Мы уже говорили о культе героического, воплощенном в легенде о Лангемарке, и об интеграции этого мифа в мобилизационно-пропагандистскую политику третьего рейха. Ремарк и Юнгер, каждый по-своему, не случайно вспоминают при первой же встрече в Цюрихе о Лангемарке – понятии, прочно вошедшем в сознание поколения Первой мировой войны. Все более утрачивая соотнесенность с исторической реальностью, легенда о «прорыве у Лангемарка», о патриотическом «подвиге» немецкой молодежи, пренебрегшей во имя ощущения победы реальным соотношением сил, превращалась в универсальный героический топос. Символика Лангемарка внедрялась как существеннейшая часть пламенных торжественных речей и завлекавших молодежь сочинений, освобожденных от всякой связи с реальной историей.