«Поверь мне, брат. Тебе ни в коем случае нельзя возвращаться».
В прохладной комнате с высоким потолком не осталось никого, кроме Бруно и светловолосого юноши, который все так же улыбался, спокойно сложив руки на животе. В сердце Бруно вспыхнул горячий до боли огонек.
«Папа, — сказал он. — Я поговорю с ним. Он сказал, что я... Он... Он...»
Ничто не переменилось в лице паренька; он просто ждал, когда Бруно, запутавшись в безнадежных запинках, замолчит. Потом он сказал: «Оставайся тут до темноты. Как стемнеет, выйдешь вон в ту дверь, — маленькую, в дальнем углу. Пройдешь по коридору. Поднимешься по ступенькам. Там я тебя встречу».
Он встал.
«Как стемнеет», — сказал он и улыбнулся Джордано улыбкой соучастника, словно бы над шуткой, которую они затевали вместе с Джордано; но только Джордано-то
Джордано опустил взгляд на страницу, туда, где лежала его рука. Дневного света уже едва хватало, чтобы различить текст.
В те дни боги, некогда имевшие власть над землей, восстанут и воцарятся в Городе на самом краю Эгипта, и этот Город будет основан в стране заходящего солнца, и в него устремятся по суше и по морю все смертные народы.
В те дни боги, некогда имевшие власть над землей, восстанут и воцарятся в Городе на самом краю Эгипта, и этот Город будет основан в стране заходящего солнца, и в него устремятся по суше и по морю все смертные народы.
Он читал до тех пор, пока мог разбирать слова. И когда он прочел все то, что ему отведено было прочесть в своей жизни, спустилась ночь. Он встал. Подумал: завтра шестое августа, Преображение Господне. Он прошел через сводчатый зал мимо читательских столов, стоявших возле окон, за которыми синела ночь, и открыл маленькую прочную дверь.
Нащупав ногами крутые ступени в темноте, он стал взбираться к площадке, на которой за поворотом светила лампа. Там, на ступеньках, сидел белокурый парнишка, дожидаясь его. На коленях у него был узелок.
«Избавься от рясы, — сказал он тихо. — Надень вот это».
Бруно посмотрел на парня и протянутый ему сверток.
«Что?»
«Быстрее, — сказал юноша. — Поторопись».
На мгновение ему показалось, что прочный камень под его ногами накренился, как будто здание рушилось. Чуть дрожа, он стянул черно-белую рясу и теплое нижнее белье. В свертке оказались рейтузы, ботинки, камзол и рубашка, все это завернуто в плащ. Сидя на верхней ступеньке, парень смотрел, как монах пытается справиться с непривычным одеянием, трясущимися пальцами подвязывает шнурки и веревочки. Напоследок длинный плащ с капюшоном.