В Венеции ему снова помогли: одно названное ему имя привело к другому, а то — к ученому доктору, у которого нашлась свободная комната; в городе была академия, где он мог читать лекции — вот и деньги на книги.

Он стал преподавать Ars memoriae, и пускай себе шепчутся, что он сбежал из доминиканского монастыря: репутация у его ордена, обладающего могучим искусством памяти, давняя и громкая. Студентам академии стало казаться — и такое впечатление создавалось в дальнейшем у многих, — что у него есть секрет и что он немало вынес, прежде чем секрет сей постиг, у него есть чему поучиться, надо только посидеть и послушать — тихо. Он привлекал слушателей, и не только благожелательных к нему. Он утратил — скинул, отбросил за несколько необъятных мгновений — свою былую девственность в закрытой гондоле, которая покачивалась на водах осенней Адриатики.

Его способности продолжали расти. Беря в руки фальшивую монетку — не серебряный дукат, а стеклянную отливку, посеребренную ртутью, — он пальцами распознавал разницу. Ртуть — Меркурий — обманщик и вор, говорун и насмешник, его Гермес, обжигал при касании; серебро, лунный металл, было холодным и жидким. Если он притягивал Венеру, раздувал ее внутри себя, как уголек, в его распоряжении оказывались иные силы: на него оборачивались женщины, мужчины уступали ему дорогу, у него не оставалось колебаний в тот момент, когда нужно было шептать слова в маленькое розовое ушко, когда приходила пора снять маски — ее гофрированную черную, его белую и длинноносую.

(После этих упражнений он обнаружил, лежа рядом со спящей женщиной, что в нем что-то расслабилось: на несколько секунд, а то и на час он ощущал, как спрессованное содержимое его сознания пришло в движение, потекло все разом, подобное с подобным, шеренга за шеренгой, как разные рода войск: конница, пехота, артиллерия, копейщики, фузилеры; каждый род в своих ярких куртках и шляпах, все под командой разных капитанов, которых он им назначил, Основы Мироздания; во главе с генералом, богом Многоформом. Тогда он думал: во вселенной есть только одна вещь, это Становление. Бесконечное вневременное непрерывное Становление, нескончаемое рождение, исходящее из мыслей в уме Божьем и отбрасывающее вот эти яркие движущиеся тени в его собственной душе — да еще цветные, все в цвете, ведь если бы тени в его душе не имели цвета, тогда все стало бы бесцветным. В венецианском публичном доме в последнюю ночь праздника Redentore[269] он лежал, слушая тихое дыхание лежащей с ним рядом женщины и шум отдаленных пирушек, отслеживая в себе пульс и мерцание Становления, как серебристые точки мелких волн, без конца вспыхивающие на море.)