ДЖОН БРАУН. Харперс-Ферри. Вот он, рукой подать — каких-нибудь пять миль. Тихий маленький городишко, такой же, как тысяча других на этой земле. Такой же, если бы не твой оружейный завод, не твой арсенал, не твои пушки и снаряды. Когда мы завершим наше дело, о Харперс-Ферри, великий гул пройдет по земле, в каждую дверь ворвется гром и сотрясет до оснований стены каждого дома. Спи же, о Харперс-Ферри, спи. Ты мирно спал сегодня ночью, спи же и дальше мирным сном, пока не наступит та ночь, когда мы будем готовы к встрече с тобою.
МЭРИ. Можно завтракать.
ДЖОН БРАУН. Марта, веди наблюдение.
Марта достает вязанье и садится на игровой площадке, изображающей крыльцо. Она разворачивает серый мужской шарф, наполовину связанный. Работая, она следит за дорогой.
МЭРИ. Сегодня копченая грудинка с луком, хлеб и кофе.
ТИДД
МЭРИ. Для первой смены все готово.
Джон Браун, Стивенс, Андерсон, Лимен и Коупленд берут каждый тарелку, чашку, ложку и вилку и выстраиваются в очередь. Мэри раздает им завтрак. Они рассаживаются по местам и склоняют головы, не притрагиваясь к еде. Ждут, склонив головы, Тидд и Ньюби за шашками, Уотсон и Оливер за картами, Тейлор что-то заносит в тетрадь. Марта кладет вязанье и тоже склоняет голову, но краем глаза продолжает следить за дорогой.
ДЖОН БРАУН. Я прочту молитву.
Вот я стою, о господи!
Веди меня! Боже, господь сил, обрушь гнев твой на рабовладельцев. Обрушь на них гнев твой, господь, судия всемогущий, ибо они попирают священнейшую из твоих заповедей, берут мужчин и женщин, наделенных бессмертной душой, и превращают их в имущество.
За это, о господи, судия праведный, пусть поля их родят тернии вместо пшеницы, пусть голод присудит их пожирать плоть их, пусть не будет у них иной влаги, чтобы утолить жажду, кроме соленого пота со лба.
Зло полыхает в этом краю, земля отдана в руки нечестивцев. Которые сами вкушают хлеб свой, но раб и сирый не вкушают хлеба.