Он не спрашивает меня о шраме на физиономии — подарке от «Саги». Красивая звездочка в углу глаза даже похожа на специальную татуировку — знак, имеющий символическое значение. Доктор обнадежил меня, что к осени шрам исчезнет.

— Ты хочешь услышать истинные фразы или мне нужно ходить вокруг да около?

— Истинные.

— Страна в огне и крови, и я враг нации номер один.

— Когда пишешь страшные истории...

— Сегюре проявил чудеса изобретательности, чтобы вывалять меня в дерьме.

— Я и забыл это имя... Сегюре... Когда смотришь на него вблизи, видишь перед собой какое-то недоразумение. А отсюда он вообще кажется козявкой. По сравнению с ним, любой американский продюсер выглядит принцем.

Он замолкает, чтобы сделать глоток вина. Подростки, каждый на три головы выше меня, высыпают на баскетбольную площадку. Здесь все King Size, даже подростки.

— Ты когда возвращаешься в Париж?

— Еще не решил.

— Я запланировал приятный вечерок, но пусть он будет сюрпризом. Чем ты желал бы заняться вечером?

— Мне бы не хотелось отвлекать тебя, если ты работаешь.

— Ты, мой второй брат, боишься мне помешать? Скажи, чего бы тебе хотелось? У тебя наверняка есть сокровенное желание, у всех появляются желания, когда они приезжают в Нью-Йорк.

— Под знаком этого города прошло мое детство. Мне хочется познакомиться с ним поближе.

— Видишь дома, там, между деревьями? За ними как раз 42-я стрит.

— Forty second street?

— Она самая.

Мне нравится, как он говорит: «Ты у меня в гостях и ты еще ничего не видел». Он с удовольствием покажет мне Нью-Йорк. Мы так часто говорили о нем по ночам, на левом берегу Сены, попивая обжигающую горло перцовку.

Через час я сижу в «Taxi Driver». За окном — проститутки, сутенеры, нищие, дымящиеся канализационные колодцы, реклама кока-колы. От захлестнувших чувств чешутся глаза и щекочет в носу. Чтобы скрыть глупое волнение, принимаю непринужденный вид и насвистываю мелодию из какого-то ковбойского фильма.