— Он знает, что у тебя гость?

— Я ему часто рассказываю о тебе.

— ...Правда?

— Когда он узнал, что ты приезжаешь, то сказал: «А, Марко! Тот сценарист, который не умеет писать ручкой?» Я рассказал, что ты все набирал на компьютере, даже список покупок.

Его слова как стрела пронзают мое бедное сердце. Маэстро произносил мое имя! Мое, Марко! Имя парня, родившегося в грязном парижском пригороде в самое непримечательное время. Тот, кто выдавал шедевры, словно рабочий — детали, оставил в своей памяти немного места и для моего имени.

В помещении, где раньше размещался ресторан, Луи готовит мне кофе в кофеварке.

— Черт, до чего же вкусно...

— Один тип заходит сюда раз в три месяца и проверяет, как она работает. Сам Маэстро больше не пьет кофе. Пойдем, я покажу твою комнату.

Мы поднимаемся по лестнице, идем по коридору. Перед очередной дверью Луи замедляет шаги и подносит палец к губам.

Маэстро спит.

Луи открывает мою комнату и плотно закрывает дверь, чтобы можно было свободно разговаривать.

— Я стараюсь не шуметь, хотя разбудить его ничто не может. В 72-м или 73-м году в трех километрах отсюда упал метеорит. Местные крестьяне думали, что настал конец света. На следующее утро, когда Маэстро узнал, что произошло ночью, он обругал меня всеми словами за то, что я его не разбудил. Я ответил: «Этот метеорит упал здесь из-за вас, Маэстро».

Я освежаюсь под прохладным душем, тонкой струей льющимся из насадки. Сейчас так жарко, что не нужно вытирать тело полотенцем, достаточно набросить простыню. Луи приглашает меня в беседку и берет бутылку мартини. Я спрашиваю, как продвигается сценарий.

— Медленнее, чем обычно. Маэстро быстро устает. Когда ему удается сосредоточиться, он поражает живостью ума. А на следующий день где-то витает, сидит с отсутствующим взглядом. Я говорю ему: «Маэстро, пусть этот персонаж будет эмигрантом, который умеет все делать и поэтому легко находит общий язык с людьми. Что вы думаете о кондитере, кондитере-тунисце?» Он ничего не отвечает, его мысли где-то далеко, может, он уже видит картины из своего фильма. А на следующий день заявляет: «Отлично, кондитер-тунисец! Пусть он сделает торт, украшенный женщиной из цветной миндальной массы».

— Думаешь, у него хватит сил снять этот фильм?

— Надеюсь, иначе он не пригласил бы меня работать вместе. Он будет разыгрывать mater dolorosa, пока мы пишем сценарий, но очнется от оцепенения в первый же день съемок. В последний день снова можно начинать беспокоиться.

— Что с ним?

— Все и ничего. Он чувствует, что его час приближается. Доктора хотят положить его в больницу. Это его-то в больницу!