– Не смейте меня оскорблять! – взорвалась Кандис. – В чем, спрашивается, вы меня обвиняете? В том, что я хотела помочь Алисе? Ты жила дерьмовой жизнью, Алиса! И выглядела жуть жутью в своих костюмчиках, купленных в универсаме, и со своими причесонами прилежной школьницы в тридцать лет! Издалека было видно, что ты зануда! Да на тебя даже издалека никто не смотрел! А твоя манера вечно извиняться? За себя! За все на свете! Тоска, да и только. И мы тебя по-жа-ле-ли! Постарались, чтобы ты подняла голову повыше, начала улыбаться. Ты и оделась поприличнее, прическу себе сделала, увереннее стала. И сюда мы тебя привели, чтобы сделать звездой! Девушкой, за которой следит пресса, которую все любят! Хотели вывести из изоляции, дать шанс найти себе хорошего парня!

У Кандис глаза вылезали из орбит и губы дрожали от ненависти. Пистолет ее больше не пугал. Против моего, игрушечного, у нее был свой – и своей злобой она стреляла на поражение. И действительно ранила меня. В самое сердце. Мое молчание добавило ей пыла.

– Ты сколько времени с мужиком не спала, Алиса?! Три года? Или десять? Да может, у тебя вообще никого никогда не было?! И что? Ты так и хотела дожить до конца своих дней? Жить в безвестности, в одиночестве, стать старой и злобной ведьмой? Мы тебя спасли! Так за что же мне извиняться?

– Ну и гадина! – заорала Сандрина. – Погоди, я сейчас тебе покажу!

Она рванулась к Кандис, но медведь не пустил ее и даже постарался утащить за кулисы. В зале поднялся шум. Там в темноте люди понемногу двигались. Я думаю, полицейские. Ситуация выходила у меня из-под контроля.

– Стоп! – заорала я. – Оставьте Сандрину, или я стреляю!

Здоровяк остановился, что-то сказал Сандрине на ухо, и она застыла с ним рядом.

Я глотала слезы. Они текли по щекам и туманили глаза. Я подняла пистолет и направила его на Кандис.

– Да, уже много лет со мной рядом не было мужчины. Да, я не умею привлекать к себе внимание, не умею дать понять, чего бы мне хотелось. Да, я не нравлюсь, и ты права – мужчины на меня не смотрят. Но, может, не это главное. Я жила свою жизнь, и жила так, как это было мне свойственно. Соглашалась терпеть глупости и придирки некомпетентного директора, в выходные и по вечерам сидеть в одиночестве. В моей жизни были свои удовольствия и радости: поужинать с Сандриной, поговорить по телефону с близкими, пожевать что-то вкусное за увлекательным сериалом, увидеть потрясающего Тинторетто или Караваджо, летом повидаться с племянниками и племянницами, послать им подарки, получить от них сообщения с новостями. Все это меня радовало, согревало. У меня были свои мечты, желания, фантазии. Ведь все так и живут, разве нет? Если у нас есть что-то, мы все равно мечтаем о лучшем, о большем. В конечном счете мы все не так уж и счастливы, у каждого есть свои комплексы, все мы гонимся за химерами и все хромаем. Ты захотела навязать мне свой образ жизни ради того, чтобы осуществились твои собственные мечты. Ты жалела не меня, Кандис, ты жалела себя. Тебе хотелось больших возможностей, хотелось славы, хотелось денег. Но мне-то ничего этого не нужно. Мне нужны тишина и покой. И если я хотела счастья, то самого обыкновенного. А теперь у меня его никогда не будет. Я навсегда останусь той самой женщиной, над чьей жизнью надругались, той, которая хлопнулась в обморок перед камерой, той, что размахивала пистолетом и вся в слезах говорила вот эти самые слова.