После моей исповеди нависла тяжелая тишина, и слышны были только мои всхлипы. Кто-то захлопал, потом еще и еще, и вот уже все хлопают в ладоши.

– Алиса, все хорошо, – прошептал мне парламентер. – Я не сомневаюсь, что все мы поняли то, что вы хотели нам сказать. А теперь вы можете опустить пистолет и отдать его мне.

Я чувствовала себя совершенно опустошенной, и мне захотелось его послушаться. Но я вдруг испугалась.

– А что со мной будет? Вы меня расстреляете?

– Нет, Алиса. Мы не будем стрелять. У нас нет для этого никаких причин.

– А-а… тогда меня посадят в тюрьму?

– А вот это возможно, Алиса. Вы совершили противозаконный поступок.

– Надолго?

– Не могу сказать. С хорошим адвокатом вы, возможно, скоро из нее выйдете.

– Не волнуйся, дорогая, – сказала Сандрина. – Тебе помогут. Я тебе помогу. И ты оттуда выйдешь.

– Хорошо. Я складываю оружие.

Я уже готова была положить пистолет, но в следующую минуту снова подняла руку.

Антуан

Антуан

Сколько лет я уже не плакал? Каждое слово Алисы ранило меня, каждая интонация надрывала мне сердце, а когда она заплакала, у меня тоже потекли слезы.

Происходящее на сцене загипнотизировало меня. Загипнотизировала женщина, крупным планом появившаяся на экране. Необыкновенная женщина. Удивительная. Прекрасная.

Женщина, которую я любил.

Она готова была положить пистолет, но снова подняла руку.

– У меня еще одна просьба, – сказала она.

Возникло мгновенное замешательство, затем неотчетливый голос, идущий от человека за кадром, парламентера, попросил ее высказать эту просьбу.