Хотя большим умом
* * *
«Девица в кринице воды набрала… Девица в кринице…» – мурлыкал Хик-Хик себе под нос.
Никогда прежде не приходилось ему оказаться в такой ловушке. Даже тюремная камера, где его лупили железными прутами, а он кричал «Хик, хик!», и та была лучше. Чудовища превратили его комнату в тюрьму, а хуже всего было то, что у него кончился винкауд. Словом, дело дрянь.
Он владел всем и все потерял. В его распоряжении были легионы чудовищ, его любила самая прекрасная женщина Пиренеев. У него был Идеал. А теперь не осталось ничего, кроме гусыни с лысой головой. И сам он томится в заключении под сводом горы, и его ждет печальная участь. Что с ним сделают? Хик-Хик провел ладонью по лицу: ему не хотелось думать об этом. Он всегда считал Кривого товарищем, самым близким из фунгусов, а теперь получается, что именно этот фунгус станет его судьей. По крайней мере, так оно выходило по словам Коротыша, и это терзало Хик-Хика. Он понял свою ошибку, типичную для диктаторов: тираны уверены, что народ их обожает, покуда этот же самый народ не отправит их на виселицу.
Неожиданно Хик-Хик услышал вдали какой-то шум. Он поднялся на ноги и высунулся из окна, которое прорубили в стене по приказу Майлис. Где-то шло сражение: взрывы, крики, ружейные залпы. Ветер доносил до него грохот артиллерии
Любой на его месте пришел бы в отчаяние, но только не Хик-Хик. Им неизменно двигал тараканий инстинкт: эти существа даже в самой безнадежной ситуации находят выход. Бедняга снова высунул голову в прямоугольное окно и посмотрел вниз. Нет, этим путем не уйти: за окном спускалась гладкая отвесная скала. До более или менее пологого склона оставалось метров сто или даже больше, и только внизу появлялась растительность, а затем лес. А на вершине завывал ветер, словно живое существо, которое с издевкой хлестало его по лицу. Майлис тоже собиралась бежать через окно, но она рассчитывала на совместные усилия двоих человек: они бы тайно сплели прочные веревки и заботливо помогали друг другу во время спуска. А теперь Хик-Хик остался в одиночестве. Без веревок, без ничего.