Он попробовал открыть дверь, но попытки не увенчались успехом. Фунгусы забаррикадировали вход, задвинув снаружи дверь огромной каменной глыбой, в сто раз больше, чем сам Хик-Хик, и заключенному ни за что на свете не удалось бы ее открыть. Хик-Хик язвительно захихикал. Таковы они, эти фунгусы: ни в чем не знают меры, палят из пушки по воробью и для решения пустяковой задачи прилагают колоссальные усилия. Нет, даже сотня человек не открыла бы эту дверь.

Единственным путем к спасению становилось окно: прямоугольный проем над бездной. Этот вариант имел один существенный недостаток: любой человек, попытайся он спуститься по гладкой отвесной стене, непременно бы сорвался, переломал все кости, и его бы ждала неизбежная гибель. Скала была совершенно гладкой: ни выступов, ни трещин. Однако ничего другого не оставалось: или бежать через окно, или дожидаться приговора фунгусов. Приговора Кривого.

В биографиях выдающихся людей иногда рассказывается, как люди эти находят путь к спасению благодаря выдающимся способностям. Но происходит так потому, что большая часть биографий пишется именно о людях великих. Если бы кому-нибудь пришло в голову написать биографии людей маленьких, заурядных и недалеких, обнаружилась бы удивительная закономерность: гораздо чаще, чем может показаться, дураки спасают шкуру благодаря собственной глупости. Хик-Хик, прозябавший в заключении в компании Лысой Гусыни, сказал себе: «Схвачусь-ка я за лапы этой птицы. Конечно, гусиха не летает, зато у нее большие крылья. Если я сорвусь со скалы, она их раскинет, замедлит падение, и мне удастся избежать смерти».

Итак, благодаря нелепой затее Хик-Хик набрался храбрости и решился предпринять отчаянный спуск. Он надел ту самую одежду, в которой объявился в горах: застегнул четыре чудом сохранившиеся пуговицы на черном пальто и нахлобучил поглубже – до самых ушей – котелок, чтобы его не сдуло ветром. Потом схватил Лысую Гусыню правой рукой за лапы, перевернул вниз головой, как курицу, и вылез из окна, чтобы начать спуск.

Сначала он повис над пропастью, ухватившись одной рукой за неровный край оконного проема и держа в другой гусыню. Ветер раздувал полы его пальто, и оно казалось раскрытым зонтом. Хик-Хик понимал, что рано или поздно упадет: скала была слишком гладкой, ни трещинки, ни выступа, за которые можно было бы ухватиться. При спуске он мог использовать только одну руку, потому что в другой на манер трости держал птицу. Несмотря на то, что гусыня отчаянно вырывалась, гогоча и размахивая крыльями, ему удалось поочередно поставить ноги сначала на три чуть заметные выемки в камне, затем – на четыре, словно спускался по лестнице. Но дальше носки его ботинок не нашарили следующего уступа, и он, как и следовало ожидать, сорвался вниз.