Нам неизвестно, кто и почему решил изобразить патрона империи в облике мавра. Однако, вероятнее всего, его наружность говорила об универсальности христианства, способного привести к свету даже тех, кто внешне черен как смоль, и об устремлениях Священной Римской империи. Ее государи все еще были убеждены, что стоят выше, чем другие христианские монархи, и им принадлежит особая миссия как защитников и покровителей Церкви. Кроме того, чернокожий святой из Фив, возможно, напоминал о том, что Египет, где в 1217 г. потерпел поражение Пятый Крестовый поход, некогда, еще до прихода туда ислама, был христианской землей. А христианское прошлое обещало, что этой земле уготовано и христианское будущее[765].
На большинстве изображений св. Маврикия, которые в следующие столетия создавали в германских землях и тем более в других концах католического мира, его кожа была бела. Чернолицые Маврикии чаще всего встречались на территории Магдебургского архиепископства, а также в различных храмах, связанных с императорами (II.3.25. Ср.: II.3.26). Например, германский и чешский король Карл IV Люксембургский, который в 1355 г. стал императором Священной Римской империи, воздвиг недалеко от Праги замок Карлштейн. Там в Часовне Святого Креста хранились чешские и императорские инсигнии и реликвии. В 1359–1365 гг. ее стены покрыли панелями с фигурами главных святых, которых почитали в империи. И там Маврикий, имперский патрон-воин, тоже изображен чернокожим[766].
В средневековой иконографии темная или черная кожа врагов Христа и христианства напоминала об их связи с силами тьмы и дьяволом. Это был в первую очередь моральный и религиозный, а не этнический или расовый маркер. Например, в сцене похорон Девы Марии ее ненавистники иудеи, которые покаялись и обратились, могли предстать со светлой кожей, а те, что остались во тьме неверия, – с темной. Одновременно темная кожа (особенно в сочетании с негроидными чертами лица) соотносила многих негативных персонажей из евангельской истории и ранней истории Церкви с «маврами» и «сарацинами». В эпоху Реконкисты и Крестовых походов древних врагов Христа часто соотносили с мусульманами, а мусульман – с древними врагами Христа. К позднему Средневековью негативная символика, связанная с темной кожей и расовой инаковостью, стала менее однозначной. Помимо отторжения, возник интерес к экзотике, а контакты с христианской Эфиопией ослабили ассоциации между черными лицами и иноверием. В христианском искусстве появилось несколько праведных и святых африканцев: пресвитер Иоанн, мученик Маврикий, волхв Бальтазар. В эпоху, когда испанцы и португальцы начали территориальную экспансию в Африку, а потом экспорт чернокожих рабов в Новый Свет, демонические и в целом религиозные отсылки черного никуда не исчезли, но отошли в искусстве на второй план. Из объекта фантазии, символа иноверия и инструмента моральной проповеди черная кожа в представлениях европейцев превратилась прежде всего в атрибут конкретных народов, с которыми они сталкивались во время морских экспедиций и которые нередко порабощали. Свою важную роль тут сыграла и перестройка визуального языка. Как в Средиземноморье, так и на Севере художники эпохи Возрождения отвергли многие условности средневековой иконографии и стремились запечатлеть мир людей, животных, растений и предметов таким, каким он предстает перед нашим взором. Сама идея использовать цвет кожи как знак на шкале веры/неверия – вне привязки к реальному облику человека – стала для них причудливым архаизмом. Стигма, связанная с темным цветом кожи, осталась, но синеликих магометан или иудеев с черными лицами в искусстве раннего Нового времени мы больше почти не встретим.