На другом листе в той же рукописи человек в желто-красной одежде высовывает язык и тычет пальцем в сторону Бога, изображенного в облике Христа (II.4.20). Это «сын одной израильтянки, родившийся от египтянина». Как рассказывалось в Книге Левит (24:10–14), он «поссорился в стане… с израильтянином; хулил… имя Господне и злословил. И привели его к Моисею… и посадили его под стражу, доколе не будет объявлена им воля Господня. И сказал Господь Моисею, говоря: выведи злословившего вон из стана, и все слышавшие пусть положат руки свои на голову его, и все общество побьет его камнями». Комментарий к этой истории разъяснял, что этот богохульник олицетворяет mescreanz («неверующих», «неверных») и populicanz («павликан» – еретиков), которые хулят Бога и таинство евхаристии. Потому иллюстрация к комментарию вертикально разделена на две половины. Слева, под фигурой Христа, священник над алтарем поднимает гостию, ставшую его Телом. Справа под злословящим «сыном израильтянки» стоят нечестивцы – двое из них одеты в круглые шапочки, в каких нередко изображали евреев, а один из них вдобавок держит в руках жертвенного козленка – еще одно напоминание об иудейском культе. И богохульник в желтом, и еретики/иудеи предстают в позе, в какой очень часто можно увидеть грешников и демонов. Они движутся вперед (прочь, за рамку миниатюры), но, извернувшись, смотрят назад – на того, кто их изгнал, посрамил или проклял[825].

Представляя палачей Христа с высунутыми языками, художники и скульпторы, среди прочего, уподобляли их демонам. Ведь дьявола и его подручных с раннего Средневековья представляли как звероподобных гибридов со вздыбленными или пламенеющими волосами, языками пламени, исходящими изо рта, или агрессивно торчащими языками такого же цвета[826]. На некоторых изображениях грешник, пожираемый Сатаной, «замещал» его язык, т. е. зримо превращался в орудие своего господина (II.4.21).

Мартин (ум. 579/580 г.), архиепископ Браги и «апостол Галисии», требовал от христиан властвовать «как над распущенными рабами души, над языком, чревом и похотью». Как сформулировал Александр Махов, в средневековой проповеди эта триада (lingua, venter и libido) выстраивалась в ось греховности, пронизывающую человеческое тело. Демонстрируя связь между центрами вожделений и инструментами порока, художники и скульпторы часто представляли дьявола с дополнительными мордами, пастями и языками на животе и в паху. Причем на многих из таких изображений язык, высунутый дьяволом из его нижней личины, помещали ровно на место фаллоса (II.4.22)[827]. Это был своего рода визуальный эвфемизм, позволявший изобличить похоть и потворство плоти как служение демонам, не изображая гениталии Сатаны.