Помню, как один такой бездомный устраивался спать около метро «Фаррагут Вест». Расставлял свои коробочки, ложился на матрас, прикрывался пледом. Пристраивался под фонарем, чтоб было светло. А для вящего домашнего уюта ставил рядом кособокую настольную лампу с желтым абажуром и большой кремовый телефон. Разворачивал газету и ублаготворенно читал. Потом откладывал газету, делал вид, что гасит лампу, и поворачивался на бок.
Жалко, конечно. Но так, вообще, в целом. Потому что этот старик был доволен собой, своей жизнью, спальней и газетой. Они почти все такие, довольные. Сумасшедшие ведь, доктор Бэнкс говорит. Живут в своем мире и не желают ничего менять. Несмотря на все усилия доктора Бэнкса и его сотрудников.
А еще я видел одну старуху. Она была худая и смуглая. Она за собой тащила коляску, набитую свернутыми одеялами, куклами и старыми ботинками. У нее было горестное лицо. Она жестикулировала и бормотала.
Поравнявшись со мной, она сказала:
–
И растерянно улыбнулась, будто ища сочувствия.
Я вежливо кивнул.
Она махнула рукой и пошла дальше, продолжая вскрикивать:
–
Кому и когда она не смогла ответить? Когда увольняли с работы? Когда выселяли из дома? Когда ссорилась с детьми? Не смогла, не нашла слов. Точных, резких и властных. Или наоборот, убедительных и нежных. Не смогла возразить, оспорить, постоять за себя, уговорить, упросить, умолить.
Растерялась. Испугалась. Промолчала.
А вот смогла бы ответить – все было бы по-другому.
Или не было бы.
Кто знает. Но все равно.