Архитектурная задача заключалась в том, чтобы придать зданию привлекательность. Проходя галереями и коридорами, вы видели белые и красные стены и своды, а вблизи первого ряда – фрески и рельефы. Но вот вы вышли на cavea… Какой контраст со строгим внешним обликом Колизея – с этой выпуклой каменной громадой, глядящей бесчисленными одинаковыми проемами на толпу, требуя от нее упорядоченности, свойственной разве что боевому порядку войск! Внутри каждый видел над песчаной ареной и над парапетом, как над цоколем, необъятную ступенчатую воронку, напоминающую карьер по добыче белого мрамора, обнимавшую каждого, поднимавшуюся к небосводу и завершавшуюся легкой галереей верхнего яруса, отделенного от неисчислимых нижних рядов спокойным поясом с окнами галереи предпоследнего яруса. И вся эта необозримая, но четко расчлененная на ярусы диорама пестрела праздничными одеждами, шевелилась морем лиц и рук.

При Флавиях фасад Колизея был, как и внутренняя структура, трехъярусным. Из-за большой толщины наружных столбов неукрашенное строение рисковало оказаться чересчур грузным. Воспитанный на греческих образцах вкус требовал не элементарной целостности, а гармонии, то есть чувственно богатого синтеза противоположных свойств – мощи и легкости. Пригодился декоративный прием, апробированный задолго до строительства Колизея: к ровной стене прикладывалось рельефное изображение стоечно-балочной конструкции – полуколонны с якобы опирающимся на них антаблементом. Создавалось впечатление, будто прочность здания обеспечена изящным каркасом, стеной же лишь дозирована площадь арочных проемов. Прием этот сам собой напрашивался, ибо ранний образец его применения – стена Табулария – виден из Колизея, вторым же образцом был фасад театра Марцелла, декор которого подсказывал и порядок применения ордеров: внизу – римско-дорического, выше – ионического, наверху – коринфского. Такое соотношение несущего и несомого ярусов каркаса выглядело убедительно, ибо дорика мужественна, ионика – женственна, а коринфский ордер считался самым изящным. Да и родословная у этой суперпозиции была в глазах филэллинов безупречной: в двухэтажных портиках II века до н. э. вокруг святилища Афины Никефоры в Пергаме первый этаж был дорическим, второй – ионическим. Каким же еще ордером, как не коринфским, оставалось украсить третий ярус Колизея? Стоит заметить, что колонны нижнего яруса трехчетвертные, тогда как на двух других ярусах мы видим полуколонны.

Судя по древним монетам, в арках второго и третьего ярусов Колизея стояли статуи. Кого могли бы изображать сто шестьдесят статуй? И что можно сказать об их художественном эффекте, не зная, из чего они были сделаны? Раскрашенные мраморные силуэты в темных арках травертинового исполина выглядели бы смешно. Другое дело – фигуры из травертина. В таком случае, какова была их величина? Они были бы уместны, если бы каждая раза в два превышала рост человека и стояла на пьедестале. Но я не уверен, что римские скульпторы разделяли мой вкус. Как бы то ни было, Колизей с пустыми арками вошел в нашу память так же глубоко, как зияющие пустотой колоннады Парфенона.