Я хочу, чтобы архитектура как область зрительного переживания была живой речью.

Метафора «архитектурной речи» может навести на семиотические размышления об «языке архитектуры». Но, по-моему, говоря об архитектуре, надо идти от речи не к семиотике, а к филологии, к теориям красноречия.

Архитектурная речь становится живой, то есть приятной и воодушевляющей, если она, с одной стороны, информативна. Информативность архитектуры – это сообщение о том, чем является данное здание и как нам надо себя вести перед ним и внутри него. Информативность речи обеспечивается опорой на поэтику того или иного архитектурного жанра.

Другая сторона живой архитектурной речи – привлекательность формы, в которой подана эта информация. Привлекательность обеспечивается риторическими способностями и приемами архитектора. Как я старался показать в этой книге, риторические средства, использованные в каждой постройке, уникальны.

Для меня было воодушевляющим открытием, что Альберти часто обращался к античным сочинениям по риторике. Процитирую несколько подтверждающих это фрагментов с комментариями Василия Зубова – непревзойденного знатока архитектурной теории Альберти.

«Первое качество в зодчестве, – утверждал Альберти, – судить правильно о том, что подобает»994. Зубов замечает: «Точно так же и по Квинтилиану, оратор должен обращать внимание не только на то, что полезно, но и на то, что подобает. Еще раньше Цицерон говорил о том же: (…) „Оратор… должен позаботиться о подобающем не только в содержании мыслей, но и в словах, «ибо не во всяком положении, звании, власти, возрасте и не о всяком месте, времени или слушателе следует говорить в тех же словах или теми же фразами“»995. Альберти писал: «Части, находящиеся на своем месте… становятся красивее на вид; находящиеся в месте чуждом, их недостойном и на неподобающем, дурнеют»996. Зубов комментирует: «У Квинтилиана: „Что в одном месте великолепно, то в другом напыщено, и то, что низко в отношении великих вещей, то является подходящим для меньших“»997. В полном соответствии с античными риторами мыслил Альберти отношение между эстетическим и полезным. Он повторяет знаменитый цицероновский пример, относящийся к поэтике храма: «Когда стали размышлять, как устроить скаты крыши на обе стороны, дабы вода с нее стекала, признали пользу фронтона, сообщающего зданию вместе с тем и достоинство; и вот почему, будь Капитолий построен на небесах, где дождя не бывает, оказалось бы, что без фронтона он всякого достоинства лишился бы»998. «Альберти, – пишет Зубов, – мыслил „необходимость“ как первую во времени стадию развития архитектуры. У римских теоретиков ораторского искусства точно так же речь возводится к первобытной необходимости своего „доэстетического существования“»999. И для них, и для Альберти «ornamenta [украшения. – А. С.] являются не привходящими извне, по существу излишними „прикасаниями“, а чертами и деталями конкретно индивидуализирующейся реальности. „Ошибочной будет та постройка, – говорит он, – которой, хотя бы в устройстве ее фундаментов и не было ничего плохого, все же недоставало бы украшений“»1000. «В вульгарном представлении слова „риторика“ и „украшение“ связываются чаще всего с бесполезным „плетением словес“ и „украшательством“, – продолжает Зубов. – Все сказанное показывает, наоборот, что эллинистически-римская риторика в лице Цицерона и Квинтилиана… не только не была „формалистической“, но ставила вопросы о выражении социального содержания гораздо шире, чем применительно лишь к одним техническим задачам своего искусства. Теоретические сочинения Цицерона и Квинтилиана, ставя общие вопросы эстетики, являются… важнейшими источниками, позволяющими судить о том, что можно было бы назвать античной „социологией“ или точнее – „этологией“ искусства, исследовавшей выражение ηθος, „нрава“ и „характера“ в искусстве, учением о художественно-характерных формах выразительности. Это именно обстоятельство не могло не привлечь внимания Альберти при написании трактата „О зодчестве“». И Зубов резюмирует: «Представление об архитектуре, как одном из видов человеческой речи, позволило Альберти поставить выпукло и остро вопрос о социальной природе архитектуры, о выражении человеческой индивидуальности и целых общественных групп во всем богатстве их специфических отличий»1001.