Если бы воображаемый скрутоновский бруталист взглянул на свое творение глазами прохожего, перед ним открылись бы четыре возможности. Первая – перевоспитать прохожих, то есть настолько притупить их чувствительность к отвратительному зрелищу, чтобы благодаря привычке они как бы перестали его замечать. Второй – объявить забор «креативным пространством» для юнцов, которые в два счета покроют бетон граффити, – в таком случае, почему бы ему самому не прийти к своему забору с аэрозольными баллончиками? Третий —придуманный в Москве, где, чтобы утешить обывателей, тоскующих по красоте, недавно покрыли бетонный цоколь ограды сквера линолеумом «под гранит». Наконец, четвертый, самый трудный, – заняться все-таки архитектурой, то есть постараться придать стене «симпатичное выражение».

Описывая злоключения стены, я не рискнул бы быть столь многословным, если бы не был уверен, что не «пространство», а именно стена была, может и должна оставаться главной носительницей архитектурного красноречия. Где деградировало чувство стены, там умолкла живая архитектурная речь.

По моим суждениям о металлических и железобетонных сооружениях и о стеклянных стенах читатель понимает, что опасность для архитектуры я вижу не в самом по себе строительном материале, а в том, какой проектной парадигме он служит. Сталь, железобетон и стекло открыли путь триумфу пространственной парадигмы. Но эти же материалы могут дать и гениальное архитектурное решение при условии освобождения архитектора от веры в то, что его дело – организовывать пространства.

Вновь и вновь вспоминаю Луиса Кана. Приходит в голову, что он работал не с планами, ибо план – всего лишь геометрическая абстракция. Об этом говорил он сам: «Что касается моей работы, как только я вижу план, я вижу его как некую симфонию, как пространственную сферу, разлитую в конструкции и свете»1027. Видеть план так – значит воспринимать его не просто как чертеж, а как графический знак трехмерной структуры, определенным образом организующей свет. Такая структура немыслима без стен.

Кан работал и не с объемами, так как объем, пока его не мыслишь ограниченным стенами, – всего лишь стереометрическая абстракция, и нет у объема осязательности. Он работал не с каркасами, ибо каркас дозирует не свет, а тень, поэтому световые эффекты каркаса – лишь трехмерный орнамент, к тому же осязательность каркаса скудна. Он работал и не с материальными телами: хотя осязательность тела богата, оно имеет только внешнюю, сугубо чувственно воспринимаемую форму.

Кан работал со стенами1028. В отличие от плана, стена материальна, имеет толщину, и поэтому прорезь в ней – это созидательное действие, требующее реального усилия. В отличие от объема, стена обладает осязательной выразительностью и имеет внешнюю и внутреннюю стороны. В отличие от каркаса, стена дозирует не тень, а свет. В отличие от тела, у стены есть внешняя и внутренняя роли.