Мотив угнетенной бедности как некоего рационального и социального оправдания преступления Раскольникова и в романе, и в картине Кулиджанова опровергается самым решительным образом. Единственный приятель Родиона Романовича, Дмитрий Разумихин (Александр Павлов) живет в такой же, как у Раскольникова, бедной, тесной съемной каморке под чердаком. Раскольников застает приятеля «в истрепанном до лохмотьев халате, в туфлях на богу ногу, небритого и неумытого» и в изнеможении валится «на клеенчатый турецкий диван, который был еще хуже его собственного» (6; 87). Но небритый и неумытый Разумихин, несмотря на истрепанный халат и продранный клеенчатый диван, сидел в своей душной каморке не праздно: он «занимался, писал».

Не имея родных, кто бы его содержал, Разумихин кормит себя сам, добывает заработок и готов поделиться им с другом-бедняком. «Видишь ли, – говорит он Раскольникову, – уроков и у меня нет, да и наплевать, а есть на Толкучем книгопродавец Херувимов, это уж сам в своем роде урок. Я его теперь на пять купеческих уроков не променяю. Он этакие изданьица делает и естественнонаучные книжонки выпускает, – да как расходятся-то! Одни заглавия чего стоят! Вот ты всегда утверждал, что я глуп; ей-богу, брат, есть глупее меня! Теперь в направление тоже полез; сам ни бельмеса не чувствует, ну а я, разумеется, поощряю. Вот тут два с лишком листа немецкого текста, – по-моему, глупейшего шарлатанства: одним словом, рассматривается, человек ли женщина или не человек? Ну и, разумеется, торжественно доказывается, что человек. Херувимов это по части женского вопроса готовит; я перевожу; растянет он эти два с половиной листа листов на шесть, присочиним пышнейшее заглавие в полстраницы и пустим по полтиннику. Сойдет! За перевод мне по шести целковых с листа, значит, за все рублей пятнадцать достанется, и шесть рублей взял я вперед. Кончим это, начнем об китах переводить, потом из второй части “Confessions” какие-то скучнейшие сплетни тоже отметили, переводить будем; Херувимову кто-то сказал, что будто бы Руссо в своем роде Радищев. Я, разумеется, не противоречу, черт с ним! Ну, хочешь второй лист “Человек ли женщина?” переводить? Коли хочешь, так бери сейчас текст, перьев бери, бумаги – всё это казенное – и бери три рубля: так как я за весь перевод вперед взял, за первый и за второй лист, то, стало быть, три рубля прямо на твой пай и придутся. А кончишь лист – еще три целковых получишь. Да вот что еще, пожалуйста, за услугу какую-нибудь не считай с моей стороны. Напротив, только что ты вошел, я уж и рассчитал, чем ты мне будешь полезен. Во-первых, я в орфографии плох, а во-вторых, в немецком иногда просто швах, так что всё больше от себя сочиняю и только тем и утешаюсь, что от этого еще лучше выходит» (6; 88).