А мне неохота вылезать. Там, у них, наверху холодно, а у меня внизу – тепло.

– Пацан, ты слышишь, что тебе люди говорят?

Как не услышать, если сверху тебя уже штыковыми лопатами тычут, землю обратно ссыпают. Вылезаю с трудом. Выслушиваю проработку.

– У тебя ж, вроде, звонок. Ну и нахрена тебе задницу рвать? Так теплей? Глотни чифирка, и будет тебе теплей.

Это не то, говорю про себя. Вслух нельзя возражать. И без того терпение людей на краю. Холодрыга!

– Хорош волынить! Разошлись по своим делянкам! – кричит бугор. И – мне. – Завтра тобой нормировщица займется.

Бугор хочет отличиться за счет моей рацухи*. (*рацуха – рационализаторское предложение, жарг.)

В бараке мне подсказывают: если нормировщица установит, что можно копать быстрее, нормы могут срезать, и тогда… Тогда у меня могут быть проблемы с людьми. Очень серьезные проблемы для здоровья.

Как выйти из положения? Выбираю испытанный способ. Выхожу из барака, глотаю большую горсть снега. Для верности глотаю еще одну горсть. Ночью чувствую знакомое першение в горле и легкий озноб. Это примерно 36, 9. Утром говорю бугру, что простыл, иду в санчасть. Медсестра сует под мышку градусник. Точно! 36,9. Но слышу:

– Освобождения дать не могу. 37-ми нет.

Гарантирую, что к вечеру будет 40, даже раньше.

– Вот как будет, так и получишь освобождение.

Криминальная жизнь вредна для здоровья. В опасных ситуациях изнашивается сердечная мышца, развивается эрозия желудка и кишечника. Частое переживание страха вызывает болезнь почек – об этом еще Авиценна писал. Практически все рецидивисты – невротики, что проявляется в истериках по поводу и без.

У меня потеря здоровья протекает на свой лад. Менты на разводе долго считают, ошибаются, пересчитывают. Меня начинает трясти. В машине с высокими бортами меня уже колотит. На объекте у меня почти пляска Витта.