— Это она прощается, — сказала Анька. — Не могу я, Василий Иванович.

Она положила пирожок обратно в печкино чрево. Так никто и не узнал, с чем он был.

4

4

— Куда же ты пойдешь, Василий Иванович? На кого ты нас бросишь, Василий Иванович? — кричали круглые дегунинские бабки. Василий Иванович стоял посреди деревни и кланялся на четыре стороны.

— Вы знаете, куда я пойду, — говорил он робко.

— Да нельзя тебе, Василий Иванович! Никто же еще не приходил оттуда, Василий Иванович!

— Нет, надо, надо, — лепетал он. — Видно, уж не избежать. Надо Жаждь-бога попросить, надо умилостивить.

— Не ходи туда, Василий Иванович! Пожалей нас, Василий Иванович!

— Нет, милые, надо пойти. Думаете, не страшно? Еще как страшно. А вы ждите. Может, умилостивлю.

— Куда мы теперь, Василий Иванович? — спросила Анька, когда, провожаемые общим стоном бабок, печек и яблонек, они медленно брели по пыльной дороге к железнодорожной станции.

— Ах, не спрашивай, Анечка. Поезжай домой, туда-то я без тебя дойду.

— Что ты, Василий Иванович. Как же я теперь домой поеду. Надо же Дегунино спасать.

— Не надо тебе его спасать. Не твоя деревня, не тебе и спасать.

— Ты что же это? Ты гонишь меня, Василий Иванович!

— Да пойми ты! — сказал васька, останавливаясь среди дороги. — Нельзя туда ходить, никто еще не вернулся!

— Да, может, это потому, что там очень хорошо, — сказала Анька.

— Не поеду я с тобой! — рассердился Василий Иванович. — Что ты упрямая какая! На поезд садись, и чтобы к родителям!

— Никуда не поеду!

— Поедешь!