Похоже, Лупе не притронулась к спицам просто потому, что не умела вязать. И наставница ее не была рукодельницей, поскольку никакой наставницы не существовало вовсе.

Когда через полчаса Грир вошла в кабинет Фейт и без всякого выражения спросила, могут ли они поговорить с глазу на глаз, на лице у Фейт появилось особое выражение, которое Грир за эти годы видела уже не раз: внимание, сочувствие. Фейт сказала:

– Я как раз бегу к парикмахеру. Если хотите, встретимся там в двенадцать.

– Хорошо.

– Только другим не говорите. Если меня что и мучает – помимо того, что я оставляю там совершенно неприличные деньги – так это то, что трачу я еще и целую кучу времени. Если сложить все часы, которые я провела в таких заведениях, можно, наверное, совершить кругосветное путешествие. И уж точно употребить это время на что-то посущественнее, чем сидеть в кресле, бездельничая, с пластмассовым шлемом на голове – этакий супергерой, оставшийся без дела. Зато у нас будет время поговорить. После этого у меня запись сюжета для телевидения, нужно выглядеть прилично.

Грир обнаружила Фейт за особой перегородкой, в зоне для ВИПов, в самой дальней части салона Джереми Ингерсолла на Мэдисон-Авеню – длинного узкого помещения, заставленного цветами: цветы теснились повсюду, перебивая своим запахом формальдегид и бразильский кондиционер для волос: получался своего рода тропический бриз, который – по крайней мере, для Грир – веял ароматом смерти и разложения. Грир нервно дожидалась, пока стилистка заворачивала прядки в фольгу. Фольга поблескивала у Фейт на черепе, точно обертки от жевательной резинки. Стилистка установила таймер и оставила их наедине.

– Ну? – сказала Фейт с улыбкой, при этом серьезно. – Как я понимаю, времени у нас ровно полчаса. Говорите, Грир. – Грир сразу смутило, насколько иной выглядела Фейт в шапочке, с блестящей головой: к черепу вместо электродов крепились проводники молодости и красоты. Фейт, похоже, перехватила взгляд Грир и добавила: – Да, понимаю, что выгляжу диковинно. Но если бы вы увидели, как я выгляжу, когда подолгу не хожу к парикмахеру, удивились бы еще сильнее. Впрочем, возможно, и так видели.

– Не видела.

– Надо сказать, я здесь бываю так часто, что это уже похоже на наркозависимость, а Джереми Ингерсолл – мой наркодилер. Без всего этого я была бы совсем седой, а мне седина совершенно не к лицу. При этом мне совершенно необходимо чувствовать себя уверенной, когда я смотрю в зеркало.

– Конечно.

– Тщеславие дорого обходится. Причем чем дальше, тем дороже. Когда я только начала седеть, я подумала: если я оставлю все, как есть, – стану похожа на ведьму. Очень этого не хотелось. Хотелось быть похожей на саму себя, всего-то. Когда-нибудь вы поймете, о чем я. Очень нескоро, но поймете.