Это имя звучит в нём, как утренняя песнь жаворонка.

– Сонаа! Сонааа!

– Побили нас крепко, – жалуется Турчин и сильно гнёт шею. – А кабы дали мне помочь бигилинский да дроновский старосты – одолели б разбойников. Не дали... А калмыки и их донимают. Государевы анбары грабили, девок в полон водили...

– Девок? – только это и дошло до сознания Ремеза. Все прочие жалобы не слыхал. И снова молча посетовал на судьбу: «Мне ль гоняться по степи за разбойниками? Не воин я, нет, не воин!».

Отмахунувшись от мыслей своих, спросил резко:

– Имена тех старост помнишь?

– Дроновский – Саватька Шемяка, Бигилинский – Елисейка, Тепляк. Оба варнаки известные.

– Веди к ближнему, – велел Турчину. – А ты, – приказал Домне, – хвостом за мной не волочись. Не хан я – гаремом обзаводиться!

– Ты не хан, да видно, и я не баба. Казак, знахарка...

– Ну и протчее, – не удержался Турчин.

– Что протчее – тебе знать не дано, – отрезала Домна, и разговор на том кончился.

Дроновского старосту застали на постоялом дворе. Он яро спорил с проезжими и черемисами.

«Вымогает» – подумал Ремез и не ошибся.

– Мало платят! Никудышный ясак, – пожаловался Саватька.

– Что ж, бери, сколь приписано.

– Да уж взял. Вдругорядь требует, – пожаловался молодой широкогрудый татарин. – В завозне семь дён держал, щас батогами грозит.

– Ежели не платите, то впору и под батоги.

– Платили! И сверх того много посулов дали...

Подсчитали – вышло: брал староста втрое больше. Две трети оставлял себе.

– Вороти лишнее-то, – устало вздохнул Ремез и, сев за стол, отхлебнул медовухи.