– Не угадал, – возразил Ремез, рисуя скит. – Шествие начали. Как на иконе.

– На какой иконе? – Домна сердилась, что Ремез и тут не замечает её. Тревожилась: поехал один. И поскакала следом. А он посиживает себе на взгорыше, малюет.

– Какую я рисовал: «Шествие на осляти».

Турчин и Домна захохотали. Уж больно уморителен горбатый святитель, и не менее смешон долгий, глаголем согнутый поводырь Мефодий.

А скит жил, скит ждал, что молвит Фока.

– Братие, – собрав все силы и сознавая, сколь значительно всё, что он молвит, высоким голосом начал Фока. Голос и до взгорыша донёсся, приглушённый расстоянием, но всё же вполне ясный. – Глас мне был! Глас божий!..

– Ого, завернул! – даже Турчин, видевший на своём веку множество проходимцев и чудаков, изумился.

Домна, хлопая себя по бёдрам, хохотала. Ремез, не спеша, делал последние мазки.

– Ага, стало быть, этот самый... божий, – вещал Фока. – И Бог молвил: «Явись, Фока! ты избран в поводыри братьям своим, всей России в поводыри...».

Фока лицедействовал. Ослик нервничал. Его томила жажда. И, не внимая словам святого, он старался свернуть к колодцу, думая, что кто-нибудь его, наконец, напоит.

– Стой, скотина! Ишь ты! – дёрнул за повод Мефодий.

– Не гневайся, брат! – кротким и тем же растроганным голосом успокоил его Фока. – Сия животина везёт божия посланника. Братие! Бог молвил: «Явись, Фока!» – Он смаковал каждое своё слово.

Мефодий между тем отпустил повод и незаметно сунул репейник ослу под хвост. Тот недоумённо заплескал ресницами, и, вдруг вскрикнув от боли, взбрыкнул.

– И Фока явился, – сказал Мефодий, когда святой брякнулся оземь.

Трое за оградой скита во всю мочь хохотали. Услышав смех их, глубоким басом загрохотал и Мефодий. Рассыпались звоночками дети, которых несказанно развлекло шествие, а затем стали смеяться и суровые старообрядцы. Лишь старцы брезгливо кривились.

– Гоните их... к бесу! – велел один, с седой волнистой бородой.

И святые позорно бежали. Их не били, поскольку всем было стыдно, что так долго и доверчиво внимали этим жалким людишкам.

– Ну, ладно, – сказал Ремез. – Мы боле тут не нужны. Гарь отменяется.

– Вдруг опять надумают? – поопасилась Домна.

– Кто в дураках однеж сказался – вдругорядь оглядчивым делается.