Однако в толпе никто не смеялся.

Скважина неистовствовала.

Часть третья

Часть третья

1

– Постой, паренек! Слово к тебе имею, – Федосья выбрала час, перехватила Олега, который всячески избегал с ней встречи.

– Я сппешу, я, ппонимаете... – залепетал он, тяготясь разговором с этой неприятной для него, чужой женщиной, заявляющей о своих правах на отца. На этот раз от разговора не уклониться, да если не сейчас, так завтра она все равно заговорит. – Пожалуйста, поскорей.

– Ты войну помнишь? – вот уж этого вопроса он не ждал.

– Чуть-чуть,– ответил, досадуя, что Федосья ударилась в воспоминания в самое горячее, столь неподходящее для них время.

– Как похоронки получали, как бабы волосы на себе рвали – помнишь?

– Чуть-чуть.

– Как недоедали-недосыпали, за семерых робили, детишек, с голоду пухлых, хоронили – помнишь?

К чему эта риторика? Чего добивается от него женщина? Можно ж проще сказать...

– Я же сказал вам, чуть-чуть, – раздраженно ответил Олег.

Федосья вроде и не заметила его раздражения, говорила ровным, без выражения голосом. Только крупное тело ее, словно от холода, вздрагивало.

– Однеж и я схоронила. Двоих час в час. Ушла в поле – они угорели и кончились. А через день на мужа похоронка пришла. Потом отец помер. Это не все еще. Все-то долго рассказывать. Горе за горем... Так и живу свой век... цветы горькие нюхаю. Радости не знаю. Ласки не вижу. Может, так оно и должно, паренек?

Олег неопределенно пожал плечами. Он уж давно понял, куда клонит Федосья, но против своей воли сочувствовал ей. Она говорит то, что думает, что выстрадала в нелегком своем одиночестве. Каждый человек хочет быть счастливым и, конечно же, имеет на это право.

– Не знаешь? Вот и я не знаю, зачем мне такая доля... Помнишь, гуся-то взяли тогда?.. Мне бы сердиться на вас следовало, а я радовалась. Пущай, думаю, люди моим попользуются... Не мне же одной... С того дня и к отцу твоему прикипела, дура старая! Ты, поди, за это на него сердишься?