– Изумительный снимок! – отодвигая тарелку, сказала Раиса. – И где ты его взял?

– Заезжал один оператор... Тот самый, что снял кино о пожаре... Чаю хочешь?

– Налей.

Станеев снял наконец наполовину выкипевший чайник, заварил смесью из «русского» и «цейлонского» чая, добавив смородинного листа и шалфея. Буран, любивший чайный запах, придвинулся ближе к заварнику, глубоко втянул аромат через ноздри, зажмурился. «Ах ты гурман!» – говорил ему в таких случаях Станеев и давал еще раз понюхать. Теперь он не сделал этого, даже не взглянул на волкодава и, взяв чайник, ушел в избушку.

– Хоть бы рассказал, как живешь, – налив себе и ему чаю, говорила Раиса, изредка взглядывая на фотографию.

– Хвастаться нечем.

– Аспирантуру бросил?

– Нет, но... – Станеев не договорил, пожал плечами, тем выказав полное безразличие к учебе. – К чему она мне здесь-то?

– Значит, крест на себе поставил? – Раиса допила чай, опрокидывая чашку, сердито стукнула о столешницу. Рот ее искривился в едкой усмешке. – Ах, Юра, Юра!

– Во всякой жизни должен быть пик... К нему стремятся... Я не вижу такого пика, – вяло отозвался Станеев, дуя на чай, но не отпивая. Кружка обжигала кожу, но сами руки были холодны.

– Рано же ты расписался! Может, заболел? – Раиса приложила ладонь к его лбу. Лоб тоже был холоден, но под ладонью змеистая вздулась жила. Раиса быстро отдернула руку и принялась мыть посуду, оглядывая нехитрое убранство жилища. Все здесь было как и в прежней избушке, у Истомы: нары, полки, даже старая балалайка, на которой никто теперь не играл. Все было так и не так. Станеев обшил внутренность избы обожженными досками. Для лампы отчеканил большой причудливый абажур в виде ненецкого чума, полки с книгами тоже обжег и украсил орнаментом. Книг было не много: Толстой, Данте, Достоевский, Винер, Шебутани, очерки по философии, журналы... Посуда стояла в шкафчике за печкой. Еще один шкафчик был в нише над нарами.

– А здесь что? – Раиса открыла шкаф в нише и ахнула – там оказался ее портрет, огромный, во всю величину шкафа, и больше ничего. Дверца скрывала его от сторонних взглядов.

– Откуда взялась тут эта особа? – дернув Станеева за вихор, мягко улыбнулась Раиса. Вон оно что, диагноз ясен...

– Случайно, – густо покраснев, соврал Станеев. Этот портрет ему сделал все тот же знакомый оператор, увеличив одну из старых Раисиных фотографий.

У дверей кто-то заорал, завозился. Раиса вздрогнула.

– Это Филька, – напряженным, стылым голосом сказал Станеев и стал налаживать пойло, стряхивая с себя охвативший его дурман. – Лосенок полуторагодовалый. Мать у него пристрелили... кормлю...